Джон кивнул.
― Пока вы не оказываете нам военной поддержки, свободного перемещения будет вполне достаточно. Но для того, чтобы победить, этого недостаточно. Ваше разрешение распространяется и на Альберти?
― Оно распространяется на всякого, кто пойдет с вами.
Три создания уже начали удаляться, но тут Самуэль, преодолев страх, снова заговорил:
— Мои предки были пленниками нацистских лагерей уничтожения. Вы знаете, что это такое?
—Знаем. Мы видим это в твоем сознании.
― Многие представители моего народа погибли в тех лагерях под приближающийся грохот орудий шедших освободить их армий. Один день промедления означал смерть для тысяч мужчин, женщин и детей из моего народа. Поэтому даже один день, даже один час считается. Даже секунда может отделять жизнь от смерти. Запомните это.
Около минуты создания стояли неподвижно. Потом заговорили, причем на этот раз не в сознании, а собственным голосом, пронзительным и похожим на детский.
― Мы этого не забудем.
Не говоря больше ни слова, они поднялись по ведущим на алтарь ступеням и, зайдя за него, исчезли в темноте.
Выйдя из Улья, Джон и Самуэль все еще не могли поверить в то, что только что произошло. Они шли будто с тяжелой ношей на плечах. Медленно, тяжело дыша. По скрытому противогазом лицу Самуэля нельзя было понять, о чем он думает. Но Джон прекрасно понимал, что именно делает шаг раввина таким медленным. Он и сам чувствовал то же самое.
― Все прошло не так, как мы думали, — сказал наконец раввин, когда они подошли к ведущим в метро ступеням.
― Не так, — признал Джон.
Самуэль посмотрел на него. Снег лежал на бороде священника. Невероятно, как ему удавалось передвигаться по поверхности без противогаза и других защитных средств. В каком-то смысле этот человек был даже более странным, чем Монстры. Он был загадкой, он как будто сошел со страниц Библии, вышел из тех времен, когда ангелы ходили по пыльным дорогам Земли обетованной.
― Что же мы скажем остальным?
― Правду, — ответил священник.
― Они будут недовольны. Мы не можем ждать три дня.
― Мы должны сделать это. Действовать иначе — самоубийство.
― В руках этих убийц наши дети, — возразил Самуэль.
― А судьба гораздо большего числа людей в наших руках. Не забывай об этом.
― Один из этих детей — мой сын. А остальных я знаю с самого их рождения. Они — часть моей паствы.
Джон Дэниэлс долго смотрел на своего молодого товарища. Он видел его хрупкость, его боль. Ему хотелось обнять его, но он чувствовал, что тот не поймет. Поэтому он только покачал головой.
― Мы должны постараться сделать все возможное. Даже если этого будет недостаточно. А сейчас давай пошевеливаться. У нас впереди целая война.
Порыв ледяного ветра заставил обоих поежиться.
После Улья, наполненного странной, нечеловеческой музыкой, тишина туннеля была оглушающей. Каждый шаг отдавался устрашающим эхом, как тиканье часов, ведущих смертельный обратный отсчет. Сердце Самуэля переполняло черное, беспредельное отчаяние. В темноте он видел лица всех взятых в плен детей, слышал их смех и вопросы, которые они задавали ему. Вопросы, которые на первый взгляд казались наивными, но на самом деле уводили на головокружительную глубину. Вопросы о зле, о планах Бога на человека. Он все еще слышал своего сына. Вопросы, которые тот задавал с жестокой невинностью ребенка: «Папа, а если Бог хороший, то почему он не помог Давиду? Почему умерла Амина?»
А Джон в это же время задумывался о смысле своей миссии, из-за которой столько невинных уже погибло и столько должно было погибнуть в будущем. Его сердце разрывалось между тем, что он ощущал своей обязанностью, и ужасными последствиями, которые он видел вокруг себя.
«Каждый мой шаг, каждое решение приносят боль или смерть».
Он в очередной раз спросил себя, как далеко может зайти на пути к исполнению своей миссии.
«Сколько еще смертей окажется на моей совести прежде, чем все это закончится?»
В некоторые моменты священник больше всего не хотел жить, чтобы не быть вынужденным постоянно принимать решения, причинявшие боль другим людям. Как никогда, понимал он в эти моменты молитву Христа в Гефсиманском саду:
«Если можно, Господь, пронеси эту чашу мимо». В этой молитве святой Августин увидел доказательство наличия у Христа полной человеческой природы.
«А я? Могу ли я все еще считать себя человеком? Я, на каждом своем шагу сеющий смерть?»
Тьма вокруг не давала ответа.
Она была тиха, как до творения.
В этой тьме он делал один шаг, и потом снова шаг, и опять шаг, неумолимо, как автомат.
Если можно, Господь, пронеси эту чашу мимо...
Потому что судный час был близок, а Джон не чувствовал себя готовым.
Среди книг, которые Вагант хранил в своем убежище на последнем этаже Города, было дешевое издание «Илиады». Она не входила в число его любимых книг. Он считал ее трудной, а местами ему казалось, что ее вообще невозможно читать.
Глядя на войска, собиравшиеся под сводами станции Кадорна, он вспомнил одно из самых странных мест в этой книге — бесконечное перечисление героев-ахейцев и их судов, так называемый список кораблей.
С ними неслось пятьдесят кораблей, и на каждом из оных
По сту и двадцать воинственных, юных беотян сидело[27].
Объединенное войско Города и Железных врат насчитывало ровно пятьдесят солдат, и сейчас они стояли, выстроившись перед королем Чинос. Их очевидная слаженность и выучка наполняли сердце Ваганта гордостью. Промаршировав по туннелю, солдаты поднялись по деревянным ступеням и выстроились на противоположной платформе по ту сторону путей.
Теперь наступила очередь мужчин и женщин Чинос, живших на отдаленных станциях. По призыву своего короля они прибывали в столицу своей федерации крупными и мелкими группами.
Некоторые из них походили на солдат, некоторые — совсем нет, но все гордо несли свои ружья. Они получили приказ и подчинились ему. Сидя на позолоченном деревянном троне, король удовлетворенно осматривал войска, выстроившиеся перед ним и выкрикивавшие названия станций, с которых они пришли.
