– Этого не может быть. Выходит, ты врешь!
– Но ведь тогда бы я и врать не мог.
Аргумент Ионы заставил Элиша Турсуна задуматься. Но он быстро нашел решение.
– Должно быть, это какая-то особая программа, заставляющая тебя верить в то, чего на самом деле не может быть. Если же ты попытаешься хотя бы пальцем тронуть одного из нас, все твои жизненные функции моментально окажутся заблокированы.
– Подержи руль, пожалуйста, – попросил Иона Валтора.
Прей наклонился и одной рукой перехватил руль из рук андроида. Он знал, что должно было произойти, и ему уже было весело настолько, что он едва сдерживал улыбку, готовую высветиться на лице.
Иона обернулся назад, чуть приподнялся и влепил посреднику звонкую оплеуху. Сделав это, он с невозмутимым видом уселся на свое место, поблагодарил Валтора и снова взялся за руль.
Сзади раздался заливистый хохот Александра Грира.
– Ну, и как ощущение?
Элиш Турсун сидел, изумленно раскрыв рот, с розовой, как будто кипятком ошпаренной, щекой. Ему было не столько больно, сколько странно. Привычная картина мира, выстроенная в сознании посредника, если и не рухнула, то дала несколько трещин и заметно пошатнулась. До того как Иона ударил его по щеке, Элиш Турсун был уверен, что знает о том, что происходит, больше всех рамонов вместе взятых, а уж оценить ситуацию и выработать нужную стратегию он точно мог лучше любого из них. Это была не просто его работа, а способ существования. Этим он зарабатывал на жизнь и отбивал свое место в жизни. Он мог держать ситуацию под контролем, даже будучи прикован к спинке сиденья. Потому что сейчас он был посредником между жизнью и смертью. Но после того, как ладонь андроида коснулась его щеки, Элиш Турсун вновь как будто выпал из реальности. Разум его отказывался воспринимать действительность такой, какой она вдруг стала. То же самое произошло с ним и в Кластере Джерба, когда он понял, что тщательно разработанный и аккуратно подготовленный им план с треском провалился. Он вдруг почувствовал себя подвешенным на нитке, конец которой держала непонятно чья рука. Сейчас Элишу Турсуну самому требовался посредник. Кто-то, кто смог бы объяснить, что происходит, и провести узкой, почти незаметной, теряющейся в траве тропкой сквозь дебри непонимания. Ну, например, андроид, способный запросто отвесить человеку затрещину. Человеку, твердь твою! Если кто-то и сможет отобрать у человека узурпированное им звание венца творения, то это будет андроид, лишенный всяких ограничений. То есть способный на все что угодно. Без пустых раздумий, без глупых зазрений совести, без последующей рефлексии. Это был недостижимый идеал, к которому стремился сам Элиш Турсун. Но он был всего лишь человеком. Со всеми присущими ему недостатками и слабостями. От которых не так-то просто избавиться.
«Готов?» – взглядом спросил у андроида Валтор.
«Целиком и полностью», – так же молча ответил ему Иона.
Но прежде, чем Валтор успел повернуться в сторону Элиша Турсуна, впереди, в темноте, показались огни.
Две пары фар – возвращались разведчики.
Одна из фар мигнула трижды. Значит, в их сторону двигались три квада.
– Бэрбидж! Бери своих людей и разворачивай левое крыло! – привстав, Валтор махнул рукой в ту сторону, о которой говорил. – Сколько здесь до Усопья?
– Километров пятнадцать, – ответил Бэрбидж. – А то и все двадцать. Никто не мерил.
– Смотри, главное, чтобы никто не ускользнул!
– Никуда они не денутся!
Бэрбидж сделал знак водителю, и его квад резко ушел влево от дороги.
– Батиста! – глянув по сторонам, гаркнул Валтор. В темноте были видны только фары едущих по дороге и по сторонам от нее квадов. – Батиста!
Грир был прав насчет луженой глотки.
– Здесь я! – Справа подкатил квад Жана Батисты.
– Бери остальных и отсекай пампу!
Если боевики Дунгаева хоть что-то понимали в том, что происходит вне кластеров, они, разумеется, постараются уйти в открытую пампу, а не в сторону Усопья.
Или попытаются прорваться по центру.
– Вы понятия не имеете, на кого собираетесь наехать, – тихо произнес Элиш Турсун.
– Тихо! – локтем в бок ткнул его Грир и передернул затвор помпового дробовика.
Валтор положил автомат на колени и на пять секунд прикрыл глаза.
Мир, а вместе с ним и рамон, будто завис в пустоте. Слышен был только ровный рык моторов. Воображение быстро нарисовало стаю больших хищных зверей, бегущих по пампе. Впереди их ждала добыча, которую нельзя упустить.
Готово.
Валтор открыл глаза.
– Второе Правило Крови, – сказал он.
– Что? – удивленно посмотрел на него Иона.
– Мы так и не узнали Второе Правило Крови.
Голова гудела, будто перевернутый котел, по которому стукнули поварешкой. В ушах стоял звон. Перед глазами плыла серая пелена, сквозь которую были видны только серебристые звездочки, мерцающие так, будто перемигивались друг с другом. А душу грызло чувство тревоги.
Все было неправильно… Не так, как должно быть…
А как должно?..
Мысли расползались в стороны, будто разноцветные гусеницы… Желтая, красная, зеленая, синяя… Снова красная… Очень толстая, пурпурная гусеница с длинными щетинками по бокам ползла так уверенно, расталкивая, а то и подминая под себя остальных, словно она тут была главная…
Запах…
Противный запах…
Противный запах жженой резины…
Вонь…
Омерзительная вонь…
И тут – будто молния!
Яркая, ослепительная вспышка!
Только не перед глазами, а в мозгу.
Он в кваде… В разбившемся кваде… С голубой молнией на борту…
А если воняет жженой резиной, значит, квад горит!
Хамерхаузен приподнялся, опершись на локоть, как следует потряс головой.
Туман, застилающий взгляд, не рассеялся, но вроде как малость поредел.
Хамерхаузену казалось, что он видит расплывающиеся очертания каких-то предметов…
Нет!
Вокруг царила тьма непроглядная, и он ничего не мог видеть. И пелены никакой перед глазами не было – он просто слишком пристально всматривался во тьму, пытаясь что-то в ней разглядеть.
Хамерхаузен вскинул голову и обо что-то больно ударился затылком.
Суть твою!..
Запах жженой резины становился все сильнее. Стало слышно зловещее потрескивание замкнувшихся проводов.
Нужно было выбираться из машины. Как можно скорее.
Хамерхаузен попытался встать на четвереньки – и чуть не взвыл от боли в левом плече. Рука от боли онемела. Хорошо, если сустав был только выбит, а не сломан.
Опираясь на правый локоть, Хамерхаузен пополз наугад.
