Громада голема неожиданно стала в два раза ниже, и это неудивительно. Крюк стоял на коленях, медленно заваливаясь на бок и держась единственной ладонью за голову. Послышался тяжелый удар, металлический лязг. И он упал, так что вздрогнула земля под ногами. Что это за хренотень, кто мне скажет?!!
И тут я почувствовал ЭТО…
Холодная липкая рука с длинными костистыми пальцами, именно такая, наверное. Возникла из ниоткуда прямо в моей голове, скрутив все внутри своими хваталками, заставив глаза вылезать из орбит, стискивая ее обжигающе огненным обручем боли. Больно, Господи ты Боже мой, как же неожиданно и страшно больно!!!
Начиная от затылка, куда, как показалось, воткнули огромный гвоздь, до висков, замыкаясь на том самом месте, где у индусских статуй торчит третий глаз, боль колючей проволокой, диском болгарки, острием зубила колошматила изнутри. В динамиках рвался чей-то крик, и лишь только собравшись, я понял, что это кричит Сдобный, скрючившийся на земле в позе эмбриона. Да и сам-то, Пикассо, сам-то ты тоже, как мне кажется, на ножках не особо нормально держишься.
А взгляд, пусть и еле-еле, впивается-таки в пространство перед собой, пытаясь зацепиться за то, что видит. И то, что глаза видят, хоть и очень плохо, через красную пелену, их застилающую, мне очень не нравится. Даже не очень… ДИКО НЕ НРАВИТСЯ!!!
Мертвенный свет фонарей обливал приближающиеся к нам высокие, чуть сутулые силуэты в одинаковых длинных балахонистых непонятных штуках. Пять, шесть? Сколько их точно, так неторопливо приближающихся, держа в руках отведенные в сторону длинные хрени с набалдашниками на концах? Ой, мама моя родная, как же больно-то!!! А фигуры медленно двигались к нам. Вот ведь дрянь-то какая, право слово, что делать-то теперь?..
Они приближались, становясь все более четкими, обретая форму, и оказались неожиданно узнаваемыми. Даже сквозь боль, которая скручивала меня так, что хотелось завыть, плюнув на все, и скрутиться клубком, обхватив себя руками, стало ясно, кто это, и что за одежда, и что в руках.
Не балахоны, нет. Дождевики, прорезиненные, длинные, с капюшонами, низко надвинутыми на лица. А в руках механические косы, непонятно как работающие сейчас без топлива или без аккумуляторов, на чем они там работают? А что ими, косами-то, делают? Пра-а-аильна, товрищ майее-ор, косят ими… ага. А кто? Еще вернее и правильнее, косами косят косари. Эх, коси, коса, пока роса… Твою-то за ногу, вот за что боролись, на то и напоролись…
Новая вспышка внутри черепной коробки, и меня, наконец-то, бросило на колени, заставив громко и натужно заорать от боли. Я выл и чувствовал, как внутри, все сильнее и сильнее, начинает закипать бешеный фонтан адреналина. Слишком много за пару дней тех моментов, когда стоишь в одном шаге от смерти, слишком много на душу одного глупого рейдера. И сейчас, снова, повторяясь и одновременно оказываясь абсолютно другой, старушка подбиралась к нам. А я… а что я? Да все просто, я ничего не мог сделать в этот момент, как совсем недавно в Интернате, и ждать помощи от кого-либо не приходилось.
Они приближались, серебристо-зеленоватые в свете фонарей, неторопливые и спокойные. В этом секрет, что они стали легендами? В том, что человека скручивает как губку, не давая возможности сделать что-либо и только ожидать? Вот это шайссе, черт, вот это шайссе…
Звук вылетевшей пробки от шампанского над ухом, такой знакомый, такой родной. Да, сестренка, ты одна смогла, судя по всему, только ты и нашла в себе силы сопротивляться. Тебе не надо было таскать с собой ПБС, потому что твой винтарь сразу с завода шел с глушителем. И сейчас ты сделала выстрел, возможно, последний, ты, а не Сдобный, который, казалось, мог все. Не голем, так недавно спасший нас всех. И тебя, в первую очередь. Не говоря уже о твоем непутевом братце, который только и мог в данный момент, как валяться, скрючившись в три погибели, и пускать сопли пополам со слюнями. А потом, как-то сразу и неожиданно, с моей головы свалился тот самый обруч, так больно сжимавший ее, и я смог разогнуть скрюченные в судороге пальцы, и тело уже начало делать все само.
Косари на мгновение замерли, то ли поняв, что мы уже не безвольные куклы, то ли еще почему. И метнулись к нам, выписывая затейливые кривые, перемещаясь по непонятным траекториям, приближаясь с поразительной быстротой. Казалось невероятным, но глаза успели уловить отблески на кромках воющих и бешено вращающихся дисков, которыми оканчивались их устройства для смертоубийства. Мечущиеся фигуры, совершая ловкие и быстрые движения, становились все ближе, страшные в своей непонятной дикости, с взметнувшимися полами дождевиков, отбрасывая длинные тени, дергающиеся на густой траве.
Но мы уже пришли в себя, пусть и не до конца. Стоя на одном колене, ловя в совмещающиеся треугольники прицела противников, Сдобный стрелял короткими экономичными очередями. Прямо за мной плевалась винтовка Скопы, сделавшей возможным этот бой, который вновь, за такой короткий промежуток времени, хотелось назвать «возможно, последним». Ну а уж я тоже старался не отставать, прикрывая свой угол. И лишь Крюка не было ни слышно и ни видно. И это было очень и очень плохо.
Мы смогли свалить двух из семерых косарей, когда они оказались на расстоянии полусотни метров от нас. Движения тварей ускорились до того предела, когда наша хитрая электроника просто не поспевала за ними, и тут внутри у меня что-то дрогнуло. Да хрен вам, уроды, не сдамся, не сдамся и все тут, есть ради чего, есть!!! На, на, на… скотина, получи, на!!
Пули дырявили воздух, задевали по касательной дождевики, но никак не желали останавливать самих косарей. Они были все ближе, вот же ж черт, а?!! Да как с вами справиться?!! Снова чудо, снова? Да откуда оно возьмется сейчас, скажите мне, пожалуйста?
А оно взялось, взяло так и взялось. Точно так же, как чуть более суток назад появилось и заявило о себе жужжанием мотора и последующим ревом. Крюк все-таки смог встать с земли, заметно кренясь, но твердо нажимая на гашетку пушки. Стволы дернулись, раскручиваясь. Фигуры в длинном оказались совсем рядом. Я метнулся к сестре, стараясь закрыть ее. Пушка взревела, посылая вперед убийственные гостинцы. Свет отразился на диске первого косаря, звериным прыжком одолевшего последние метры…
Глава 12
Танат. Васильевка — Больничный городок
Думать часами, не находя ответ,
Отключить сознание и просто двигаться на свет,
Неиметь возможности назад все вернуть,
Спасаясь от страха, пытаться заснуть.
«Выход» (Look Inside)
Выдох-вдох, выдох-вдох… сердце стучит быстро-быстро, как никогда за последние черт знает сколько лет. Странно, но он давно этого не ощущал и оказался не готов? Да, не готов. Как можно вновь ощутить себя таким беззащитным спустя годы, в течение которых мало кто не то чтобы мог, просто и не думал всерьез покушаться на тебя? А теперь нате, получите, время настало, и неожиданно эта ситуация оказалась совсем трудной.
