Цесаревич, услышав, как зазвенел сталью голос государя, кивнул и с трудом сглотнул, чувствуя как пересохло горло. Император между тем неожиданно изменил тон, глаза его потухли, и сам он заговорил совершенно по-свойски, с отеческими интонациями.
– Я в твои годы в Преображенском полку служил, и был у меня там тезка, прапорщик Петренко. Инструктор рукопашного боя, если что. Так вот, Михайло Олексанрович любил присказку: чтобы вступить на поле боя в рукопашную схватку, гвардеец должен потерять винтовку, пистолет, нож, пехотную лопатку, связь тактической сети, выйти на ровную площадку без единой палки или камня, и! самое главное, – государь даже вверх палец поднял, – после всего этого найти на этой ровной площадке второго такого же дурака. Понял, о чем речь?
Цесаревич Алексей несколько раз хлопнул своими удивительными синими глазами, от которых буквально сходили с ума девушки по всему миру, но довольно быстро догадался о смысле сказанного – дураком он отнюдь не был.
– Да, именно это я и имел ввиду, – кивнул Император, прерывая слегка сбивчивые объяснения взволнованного происходящим цесаревича. – Никто и никогда не будет стремиться предоставить на поле боя равные условия всем участникам, и сила одаренных – пусть даже она уже и пасует в отдельных случаях перед техническим прогрессом, это фактор на века. Ты слишком преувеличил значение своего турнира, и преуменьшил кажущиеся тебе второстепенными факторы.
Обернувшись к управленческому меню, Император нажал пару кнопок, и через мгновенье на проекции появилось изображение стоящего в доке фрегата Аврора, с изуродованной скулой после совершенного навала на британский эсминец. Геометрия корпуса оказалась нарушена, и четырехлучевая путеводная звезда – символ Северной флотилии, размещаемая вместо двуглавого орла, полагающегося кораблям Императорского флота, оказалась смещена в сторону. Следующее изображение продемонстрировало сам момент столкновения русского фрегата и британского эсминца, последующее – таран эсминцем ледяной блокады.
Закончив демонстрацию, император обернулся к цесаревичу.
– Ты уверен, что твой «друг» Карл в организованном вами турнире преследует те же цели, что и ты?
Император назвал Майкла, принца Кентского, Карлом не случайно – именно такое имя тот должен был получить в случае коронации и восшествия на трон. В чем, впрочем, никто не сомневался.
– Или, может быть, цель совсем иная? – следующее изображение показало портрет юного худощавого паренька, расположившегося на первом плане в составе команды на церемонии представления.
– Твой кузен. Между прочим, один из одиннадцати в мире, кому удалось наложить слепок души во младенчестве, а также потенциально один из сильнейших в мире одержимых, – дежурно пояснил Император, озвучивая известные цесаревичу истины.
– Одержимые – битая карта, они обречены, – осторожно произнес цесаревич. Несмотря на то, что именно эту фразу он слышал от государя, и совсем недавно, сейчас она не показалась ему действенным аргументом.
– В этом мире – возможно, – кивнул Император. – Ты знаешь реальную цену открытия одного портала, даже первого уровня?
– Да.
– А ты знаешь, что твой дорогой кузен уже умеет перемещаться между мирами без помощи постоянных порталов?
– Нет, – моментально ответил цесаревич, несмотря на то что информация его ошарашила.
– Теперь знаешь. И, предполагаю, это не последний его сюрприз. И вместо того, чтобы помочь и подтолкнуть, ты его, наоборот, от наших путешественников искусственно обособил. Хотя все возможности чтобы понять его истинный потенциал, у тебя были. Это… не преступление, это ошибка, – покачал головой Император.
Посмотрев на побледневшего цесаревича, он едва наклонил голову, и сощурился, словно что-то вспоминая.
– Но почему… – начал было говорить цесаревич, но осекся. Он намеревался спросить, почему ему было позволено совершить подобную ошибку, но по глазам Императора увидел, что сейчас получит ответ даже без высказанного вопроса.
– Ты пана Радзиевского в Академии застал?
– Нет.
– Жаль. Он, помню, любил частенько повторять: Когда вы, господа курсанты, пойдете в рейд по тылам противника, и когда вас поймают… а когда-нибудь вас обязательно поймают, вас будут допрашивать и даже пытать. Но вы ни-че-го, – раздельно и явно копируя интонации пана Радзиевского, выделил последнее слово государь, – супостату не расскажете. Не потому ничего не расскажете, что столь сильны духом, а просто потому, что ничего важного знать не будете!
Ожидая, пока цесаревич усвоит информацию, государь внимательно за ним наблюдал. И снова оказался удовлетворен увиденным. И вновь начал отвечать на невысказанные вопросы.
– Нет, я тебя не контролировал, и в деле твоего кузена… высокоградского пациента, по терминологии твоих опричников, у тебя действительно была полная свобода. Я не контролировал тебя, я контролировал ситуацию. Да, даже в этот момент, – вызвал государь на экран картинку навала фрегата на эсминец. – Сейчас, когда мы закончим, отправишься к Игорю Александровичу. Он в Петербурге, инкогнито, у себя на Фурштатской. Его сиятельство тебе весьма подробно расскажет о наших планах насчет твоего кузена. У него не так много вариантов, но все приводят к тому, что твой весьма одаренный кузен станет нашей путеводной звездой в деле освоения новых миров. Впрочем, все это обсудишь с Игорем Александровичем. Сейчас о другой твоей фундаментальной ошибке. К счастью, ты ее пока не совершил, но очень упорно к этому идешь.
Император сделал паузу, поднявшись из-за стола, а цесаревич еще более выпрямился, в молчании ожидая продолжения. Государь между тем прошел к книжному шкафу, корешки в котором не баловали разнообразием. На полке стояло всего несколько книг, и их названия цесаревич знал наизусть: «Искусство Войны» Сунь Цзы, «Государь» Макиавелли, «О войне» фон Кляузевица, «О духе законов» Монтескье, «Демократия в Америке» Токвиля, «Капитал» Маркса, «Пропаганда» Бернейса и «Кодекс чести русского офицера» в редакции 2004 года.
– Разделяй и властвуй, это удобный и рабочий принцип при управлении Конфедерацией, – проведя пальцем по корешкам книг, обернулся к наследнику Император. – Только при его декламации необходимо помнить, что обозначить – это всегда ограничить. И понимая это, всегда необходимо помнить также, что увлекшись, можно ограничить и себя. Ты слишком заигрался с инквизицией и увлекся возвышением своих опричников, натаскивая их на охоту за магами, неасапиантами и прочей богопротивной нелюдью. И это вторая твоя, не менее серьезная ошибка.
– Да, но…
– Но усиление узконаправленной православной риторики – это часть российской государственной политики, ты хочешь сказать, – согласно кивнул Император. – Направленной, и ограниченной – выделил он интонацией это слово, – Юго-Востоком Европы, Балканами. Туда, где совсем недавно была лишь выжженная земля, а сейчас правят бал корпорации с протекторатами. Чем выше уровень жизни, тем ниже потребность к поклонению, и то, что будет греющим светом просвещения для истерзанных войной регионов, может стать обжигающей проблемой в регионах внутренних. Я не зря сравнил твоих черносотенцев с опричниками. Они, кстати, метлы и собачьи хвосты не начали вешать на машины? Нет? Пока нет.
Сделав паузу, Император снова воззрился на панораму неспешно несущей свинцовые воды Невы.
– Ты сейчас вели водителю по Петроградской стороне проехать, по Малому проспекту. Там новый торговый центр открыли, Европа называется. На его фасаде статую Зевса установили с лицом, подозрительно похожим на мое. Посмотри на эту статую, и подумай, что с ней сотворят твои черносотенцы, если им, прости Господи, волю дать. И что потом с этими опричниками твоими мне придется делать.
Перекрестившись на сияющие подсветкой неподалеку купола собора Спаса-на-Крови, государь в расстроенных чувствах покачал головой и судя по виду, даже едва не сплюнул в сердцах.
– И третья твоя ошибка, она ведь тоже про расстановку приоритетов, – обернулся он к цесаревичу. – Ты же кузена уже списал на свалку истории?
