подливать фактическая оппозиция, которая даже деньги не будет брать — эти уроды сами искренне ненавидят власть и королеву, аж кушать не могут. Они поддержат купленных и проплаченных предателей, и их всех придётся разгонять силой, ибо сейчас некогда миндальничать.
После — война. Европа. Наши парни там будут погибать, но мы не сможем уйти оттуда, хотя прежде чем лезть с оккупацией надо бы сначала свои раны зализать. Мы будем разрываться, теряя остатки авторитета. Последуют санкции других стран, их громкое и заслуженное «фи», но главное, оппозиция поднимет голову ещё выше.
Ну, и только третьим актом — вы, обострение национального вопроса. — Я ехидно оскалился. — Только в тот момент планировалось вывести вас на улицы. Стычка с Обратной Стороной, которую также бы на волне кризиса накачали против вас, как вас — против них. И всё произошло бы так же, как у нас с вами, только уже не по нашему сценарию, а по сценарию ваших кураторов. Со всеми вытекающими последствиями.
Вот только знаете, в чём ваши кураторы просчитались? — довольно сощурился. Вопросов пока не было, и меня не перебивали — значит тут действительно люди информированные. — И я их понимаю, у них верный ход мыслей. Ибо они — бизнесмены-интернационалисты. Их примет любая страна, любое государство. Да, немного оберёт, но примет. Особенно если это Империя — мы слишком похожи, корни-то общие. Вот и они считали и считают, что королеве есть куда бежать. Она отдаст всё, что имеет, согласится на республику в обмен на неприкосновенность и яхту, и сбежит.
— Вот только ни хрена она не сбежит! — заревел я. — Нет на Земле государств, кто её примет, кто будет ей рад, либо сможет гарантировать безопасность. Только Канада, и только пока не договорятся о цене с её противниками — у англосаксов всё продаётся, даже слово и честь. Почему «даже», честь и слово для них — основной товар! — Я презрительно фыркнул. — А потому, братва, она никуда не побежит. У неё трое детей, а на что способна мать, защищая дом и детёнышей — учите биологию.
— Ты хочешь сказать, — начал Парнас, но я перебил, заорав на весь зал:
— Да, мать вашу! Я хочу сказать, что всё уже решено, и ваши спонсоры просчитались! Решение уже принято! Она не отступится и введёт тоталитарную тиранию! С разгоном Сената, с репрессиями одиозных аристократов, с вводом лояльных войск в город и прочими прелестями. Прямое военное правление во главе с королевой, хунта. Это ПЛАНИРОВАЛОСЬ. Вас, кому повезло бы, раздавили гусеницами. Или задушили, впустив под купол атмосферный воздух. Кому не повезло бы — тех вытаскивали из норок и убежищ и отправляли бы в пыточные — сдавать товарищей. Да, стране от этого шага кабздец, но повторюсь, отступать ей некуда. Так было бы, так планировалось, и мы с «Цитаделью», вышедший на сцену — это способ переиграть сеньоров, начать движуху раньше, до того, как долбанёт запланированная война, — махнул рукой вбок, имея в виду то, что творится за окном. — Мы успели! На месяц всего, но вывели вас на улицы раньше! И теперь хотя бы вы выключены из происходящего, хотя бы национальный вопрос в ближайшее время не всплывёт.
Сейчас «Братство» зачищает преступные анклавы, но если бы не мы и не наша война, они бы зачищали ВАС. — Снова окинул взглядом вначале капитанов, а после и других членов поддержки, сидящих и стоящих за их спинами, кто в поле моего зрения. — Так что нет, народ, можете отрицать это до посинения, но вы живы, и будете живы благодаря мне и нашей войне, и никак иначе. И только благодаря ей у Венеры теперь есть шанс выжить, и как хотите к этому относитесь. Я готов продолжить нашу войну, потому, что вы не правы, но только после того, как отобьём атаку врага. Да, мы противники, но мы, повторюсь, кабальеро. А кабальеро — люди чести. Сейчас же предлагаю объединиться против упырей и помочь нашей стране выжить. А разборки — потом. Схлестнёмся, если будет время. Для этого я и пришёл — на время зарыть топор войны. Мир вокруг сходит с ума, люди не соображают, что творят. Но мы с вами знаем эту жизнь, и кто, кроме нас, может показать пример, что надо объединиться?
— Дело говоришь! — глядя в пол произнёс Эстудиантес. — Мир и правда сходит с ума.
— Да, СЕЙЧАС не надо никакой войны. — Это поддержал и Атлетико.
— А чем мы, собственно, можем помочь? — кисло усмехнулся Парнас.
— Участием. Твёрдой гражданской позицией. — В моём голосе прорезались нотки пафоса, но сейчас тот был уместен. — Мы, враги, можем объединиться. Значит и здоровые силы от оппозиции, недовольные властью, тоже должны примириться. А кто не может, кому личное противостояние важнее судьбы планеты — того в расход. И никакой жалости! Сейчас, когда дети в заложниках, любая жалость смерти подобна. И в расход их должны пустить мы с вами, вы и я. Вы — как патриоты, я — как координатор от власти.
— Вы ведь уже получили приглашение выйти на улицы? — вдруг хищно оскалился я и перешёл от обороны к контратаке. — Не отрицайте, получили. Я не знаю наверняка, нет, не перехватил, и не ясновидящий. Просто иначе, по-другому, быть не могло. Ваши кураторы может быть где-то и говорят правильные вещи… Но они люди подневольные. А конечным заказчиком, на которого они работают, являются не основатели-заговорщики, а Земная сверхдержава. У них выбора нет, даже если не разделяют ценности. Им надо валить власть, есть отмашка — вот и будут это делать, а думает пусть тот, кто дал деньги. Это люди денег, продажные шкуры, только и всего.
Судя по лицам и тому, что в глаза мне никто не смотрел, я прав. Есть такой приказ — выдвигаться на площадь Независимости. Они пока не решились, ибо в городе танки и бои, есть повод не торопиться. И давить силой, заставлять их в таких условиях чревато. Но призыв от кураторов им передали, и их выход — вопрос времени. Может быть долгого, но всего лишь времени.
— Почему мы должны разгребать за вами это дерьмо? — вдруг произнёс Эстудиантес. — Вы лажанулись. Это был ваш косяк, этот захват. Власти, Веласкесов, антитеррора — я не знаю кого, но ваш! А теперь ты, юноша, приходишь сюда, обвиняешь людей, которые не при
