— Ты куда полез, камикадзе? — Марся взял его за шкирку и оттащил от воронки.
— Т-т-там же чисто!
— Стой, смертник!!! — одернул его Марся.
Я тоже подошел к воронке. Дыра получилась метра три в диаметре. И, что особо радовало, подорвали мы точно над пересечением коридоров. Покрутив головой, пришел к выводу, что они делят двор на относительно ровные четыре части.
— Леня, если ты поборол в себе желание покончить жизнь самоубийством, скажи мне: сможешь дырок наделать крестом, чтобы двор на секторы разрезать?
— Смогу, — ответил тот. — Еще и н-н-на второй этаж о-о-останется.
— Давай.
Минут десять Ленька что-то высчитывал в блокноте. Потом установил один заряд недалеко от воронки, между несущими стенами, и подорвал. Видать, время, которое прошло со дня постройки, и первоначальный обстрел гранатометами сыграли нам на руку: обрушения оказались гораздо большими, чем я ожидал. Ленька, судя по его довольному лицу, на это и рассчитывал. Однако криков погибающей нечисти не последовало. Первый печальный опыт не прошел для вампиров даром. Ушли «в глубины».
Ленька тем временем начал устанавливать следующий заряд. Через сорок минут у нас уже был Т-образный перекресток, и Ленька прогнал нас на другой конец двора, чтобы не мешали ему доделывать работу. На середине оставшегося пути что-то пошло не по плану. То ли Ленька пластита лишнего заложил, то ли повреждения замка были более серьезными, чем мы предполагали. В общем, после очередного взрыва обрушилась еще и часть стены. Обрушения, Слава Богу, произошли в дальнем от нас углу. После обрушения мы увидели некоторые комнаты первого и второго этажей. Ленька озадаченно таращился на рухнувшую стену.
— Ты, это, отважный непрофессионал, — обратился к Леньке Ильдар. — Смотри, не перехимичь, а то подорвешь нас всех вместе с замком.
— Н-н-не боись, э-э-эскулап! Я п-п-профи!
— Ну-ну, — хмуро буркнул Ильдар, — такой же, как и оратор…
— Движение на одиннадцать часов, — раздался крик, и в сторону комнат, что стали видны после обрушения, ушла очередь. Потом кто-то поддержал из пулемета. Остальные стрелять не стали, так как цели не увидели. Но что особо радовало: колья тут же были выставлены в разные стороны.
— Кто стрелял?
— Командир, — отозвался Вартанчик, — второй этаж, первая комната от угла. В глубине, где солнца еще нет, было движение.
— Мамелюк, что-нибудь видишь?
Димка старательно смотрел в оптику.
— Сейчас проверю. Олег, в дальнем углу объект около метра в высоту. Накрыт тканью темного цвета.
— Вижу, — отозвался тот.
Я тоже уставился в бинокль. Да, какая-то непонятная куча. Тут раздался хлопок «Винтореза», куча от попадания дернулась, ткань начала сползать вниз, но тут же была подхвачена чем-то или кем-то и возвращена на прежнее место. Хлопнул «Винторез» Олега. Куча снова дернулась, но ткань уже не сползала.
— Полковник, возьмите бинокль! Куда смотреть — понятно?
— Да, — румын изучал комнату. — А можно еще один выстрел?
— Димка, пали.
Выстрел. Румын изучал результат.
— Капитан, — он протянул мне бинокль обратно, — там, под тканью, сидит вампир. Когда стена рухнула, он оказался в западне. Дверь находится на освещенной части комнаты.
— И что с ним делать?
— Пока там нет солнца, можно пойти пообщаться. Может, чего-нибудь интересного расскажет.
— В смысле?
— В прямом. По разрушенной стене заберемся в комнату и попробуем установить контакт.
— А потом?
— Что потом?
— А потом его в расход?
Румын удивленно уставился на меня.
— Капитан, вы всегда пленных добиваете?
— Это вы на америкоса намекаете?
— И на него в том числе.
— Пленных — нет. Но для того, чтобы солдат армии противника стал военнопленным, необходим ряд условий. Это во-первых. Во-вторых, с США у нас официально войны нет, следовательно, тот америкос — наемник, то есть преступник. А на них статус военнопленных не распространяется. И по закону ему при любом раскладе «вышка».
Полковник задумчиво пожевал губу. И поинтересовался:
— Вы кем были до войны, капитан?
— Юристом.
— Я так и подумал. И много у вас не успевают стать пленными?
— Полковник, мы не эсэсовцы, не американские морпехи и не ваши, кстати, десантники. Вам рассказать, что они творили с нашими пленными? Я про такое читал только в архивах о войне в Афганистане. Так что про гуманитарное право расскажите для начала своим солдатам. И вы живы только благодаря форме. Были бы в форме десантника, мы бы ваши кишки по деревьям развесили… и Михалыч ничего бы не узнал!
— Да, — грустно ответил румын, — я слышал про наших десантников… Но я также слышал, что наши новобранцы категорически не хотят идти в десант. Что в десанте наибольшее число дезертиров потому, что любой солдат вашей армии в первую очередь старается убить именно десантника, а лучше — взять в плен, чтобы…
— Да, да, — перебил его я, — чтобы изрубить его помельче. Не нужно было тем придуркам нападать на санитарную машину, да еще выкладывать видео в сеть. Насколько я помню, двое из той группы еще живы. Но их усиленно ловят… А касательно нас, полковник, мы валим только то количество, которое необходимо нам для выполнения задачи и для собственной безопасности. Куда нам этого америкоса девать было? С собой таскать? И в качестве заключения нашего диспута: вы же историк, вы должны знать — на войне нет правды.
Румын молчал.
— Будем дальше спорить или пойдем кровососа допрашивать?
— Пойдем. И не нужно его убивать. Через три часа солнце его само убьет.
— Термит, передохни. Остальные смотрят по сторонам и прикрывают нас.
С матюками и падениями поднялись по развалинам к комнате. У входа я остановил румына.
— Попробуем поговорить отсюда. Тут и солнце, и, если что, снайпера его тормознут. Вы только на линию огня не выползайте.
Полковник громко обратился в угол комнаты на румынском. Говорил минуты полторы. Реакции не последовало. Поняв, что диалога не получается, вопросительно посмотрел на меня.
— Не хочет. Какие будут предложения?
— Сейчас узнаем. — И на английском обратился в сторону вампира: — Если ты меня слышишь и понимаешь, то подай какой-нибудь знак. Если будешь молчать, то я сейчас возьму что-нибудь длинное, стащу с тебя тряпку и посмотрю, как солнце тебя сожжет.
— Правильно, — зашептал румын, — американцы же тоже стали вампирами.
— Пожалуйста, не стаскивайте ткань, — раздалось из угла на английском. Голос говорящего был слабый и какой-то шипящий. — Чего вы хотите?
— Как тебя зовут?
