«Скажи спасибо за то, что тебе дарована такая долгая жизнь. Ты должен попытаться что-то изменить, ты уже знаешь про Швецию, может, появились еще какие-то сведения», – твердил внутренний голос, который Андрей мысленно называл Миссионером. Циник ему возразил: «Поживи в свое удовольствие. Ты столько пашешь, что света белого не видишь. Когда у тебя в последний раз была женщина? Посмотри, какая Катя красавица…»
Тьфу, сволочь! Андрей пнул попавший под ноги камень и зашагал к ангару, где после тренировки его ждали приемные сыновья – одногодки Никита и Иван. Ваня к двенадцати годам окреп и перестал болеть, теперь, в шестнадцать, он был на полголовы выше Стаса, приемного сына Макса. Еще чуть-чуть, и Андрея догонит. Егор, который пришел последним, предпочитал быть со школьниками.
На лужайке под присмотром Юли и Кати ползали малыши. Четырехлетний Катин сын Макс смотрел на двухлетних девочек, как на головастиков. Самых маленьких девушки качали на руках. Эти дети родились здесь и не знают другой жизни. Одна из двухлетних малышек, Нина, шлепнулась на попу, и ей на голову легла принесенная ветром пятерня кленового листа. Малышка запрокинула голову и заливисто расхохоталась.
И тут в душе Андрея будто распрямилась пружина, которую сжимала, сжимала, сжимала каждая смерть. Он не имеет права умирать! И они, его дети, должны жить не двадцать, а хотя бы тридцать лет! Тогда у человечества будет надежда. Надо что-то делать, прогнуть реальность под себя, ведь получалось же до этого момента… Встретиться с Кириллом и вытрясти из него правду про Швецию и антивирус.
Чуть ли не бегом он направился в ангар, над которым стрекотал ветряк, распахнул деревянные ворота, поймал летящую над головой тряпку, которую Ваня метнул в Никиту. Парни дружно воскликнули «ой».
– Извини, Андрей, – пробасил Никита.
– Ничего. Я пришел сказать, что должен исчезнуть.
– Куда? – удивился Ваня. – Надолго?
– Не знаю. Мне надо встретиться с чистыми. Надо узнать, удалось ли их ученым найти сыворотку, продлевающую жизнь.
Парни переглянулись, их лица сделались злыми, будто Андрей помянул их злейшего врага.
– Они ж тебе писали, что ничего такого нет, – напомнил Никита. – Если бы было, они не сидели бы в бункерах!
– Если поговорить с глазу на глаз, может всплыть что-то интересное, – пытался сам себя убедить Андрей, вспоминал Швецию, которая все отдалялась и отдалялась.
Дети. Они всего лишь дети. Да и надо быть честным с самим собой: шансы что-то выяснить стремятся к нулю. А если чистый Кирилл уже забрал оставленные в августе карту Подмосковья и учебник по аэродинамике? Тогда придется еще полгода ждать. А этого времени нет, Андрей может мутировать со дня на день. После того как спас его в супермаркете, он видел Кирилла единожды, четыре года назад, когда умерла Таня. С тех пор он мог погибнуть…
Как бы то ни было, человек без веры – ходячий покойник. В желании подкормить свою веру даже закоренелый прагматик способен на любые глупости; возможно, этот поступок – именно такая глупость, но она – единственное, благодаря чему Андрей оставался живым. Он оценивал безрассудность своего бегства, но ничего не мог с собой поделать.
Он даже прощаться ни с кем не стал: девушки наверняка поднимут рев, начнут убеждать, уговаривать. Вообще, ему стоило еще раньше поговорить с чистым с глазу на глаз, тогда сейчас мучило бы только бессилие, а не чувство вины.
Попрощавшись с приемными сыновьями, Андрей отправился к Виктору. Он сейчас был на занятиях вместе с пятью ровесниками, Алисой и Егором. Присматривала за детьми Полина, ей было шестнадцать. Но выглядела худенькая, бледная девушка на тринадцать, не старше.
Виктор лепил из глины чашку и от усердия высунул кончик языка. Этот ребенок унаследовал от родителей самое лучшее: темно-рыжие волосы его вились не «мелким бесом», как у Тани, а волной. Разрез глаз – Танин, васильковый цвет – Андрея. Родись Витя десятью годами раньше, рекламщики разорвали бы его, уж очень он теле– и фотогеничен.
– Папка! – воскликнул Витя, бросил свое занятие и со всех ног рванул к Андрею, но вспомнил, что он уже большой, и заставил себя остановиться.
Андрей сел рядом на корточки, погладил сына по голове и проговорил:
– Витя, я сегодня уеду. Наверное, надолго.
Сын повесил голову, и волнистые волосы спрятали его лицо. Потом он тряхнул головой:
– Так надо?
– Да, постараюсь сделать так, чтоб больше никто не умирал.
Витька радостно покивал и не удержался, обнял Андрея.
Теперь предстояло проститься с Катей. С ней единственной Андрей мог говорить на равных. Потому что она тоже была пережитком прошлого, осколком погибшего мира. Подошел к девушке, взял ее за локоть, потянул в сторону, она кивнула, положила ребенка в коляску.
– Кать, присмотри за Витькой. Я уезжаю.
Приемная дочь вскинула смоляную бровь:
– Не буду спрашивать, куда, захочешь, сам расскажешь. Спрошу – надолго ли?
– Как получится: сутки, неделя, месяц. Хотелось бы вернуться побыстрее. И еще просьба: не говори никому, пока я здесь, а то поднимут вой. – Он поморщился. – Каждому расскажи, объясни… Мы в Мытищах установили антенну с усилком, я поеду на «бардаке», там есть рация. Связывайся со мной только в экстренном случае.
Катя кивнула, шагнула к нему, уткнулась лбом в его ключицу и пролепетала сквозь слезы:
– Возвращайся, пожалуйста. – Она вцепилась в куртку и не хотела разжимать рук. Все-таки заставила себя, отступила назад и уронила:
– Иди. Попрошу Полю, чтоб молилась за тебя. Удачи.
Андрей заглянул на склад, вооружился АК, взял шесть магазинов к нему и две коробки патронов – должно хватить. Подержал в руках старый добрый кхукри, отложил его в сторону и предпочел катану покойной Марины. Надел разгрузку, прихватил пять гранат. В «бардаке» была еще пара коробок патронов и одна – с гранатами. Нужно взять побольше еды. Или ну ее? Будет чем заниматься в городе – добывать пропитание.
Нет. Он должен найти удобную точку на возвышенности, защищенную от мутов, засесть там и следить за алюминиевым ящиком, который давным-давно положил для связи с чистыми.
Набив рюкзак консервами и прихватив соленого мяса, Андрей покинул дом и остановился на пороге. Грета, вымахавшая размером с дога, преградила ему путь, будто чувствовала неладное и не хотела отпускать. Андрей почесал ее за ухом, направился к воротам, захлопнул их, поставил в ноги канистру спирта, завел мотор «бардака».
Он обещал себе не оборачиваться, не выдержал, посмотрел назад, на кирпичную трехметровую стену, которую складывал собственноручно. Тех, кто ее строил, уже нет в живых. Андрей похоронил всех друзей и чувствовал себя вымирающим динозавром, полезным ископаемым, ходячей библиотекой. Он приходил на кладбище, как к себе домой. А ведь он не старуха-долгожитель, ему без малого двадцать семь!
