Сам же отправился на розыски ефрейтора Бове, который, разумеется, находился во взводе тылового обеспечения, где кашеваров запугивал зверствами немцев.
Ефрейтор Бове внимательно выслушал рассказ Артура Любимова, когда он меньше месяца назад переступил порог КПП штрафной роты. Артур довольно-таки подробно описал физиономии тех бойцов и в деталях продемонстрировал с ними драку. Сейчас его очень удивляло и еще одно обстоятельство, никто из командиров взводов не доложил ему о пропаже двух бойцов и сейчас он не помнит, кто именно убирал с КПП их трупы. Жора Бове задал еще два уточняющих вопроса и, получив на них развернутый ответ, тут же рассказал о том, что до появления Любимова в штрафной роте, дела в ней шли не шатко, не валко. Среди большинства бойцов все душой и сердцем переживающих за то, что происходило на фронтах войны, очень многие хотели бы снова взять в руки оружие и постоять за родину. Но среди этих же бойцов имелись и такие, которые думали лишь о том, как бы выжить и не погибнуть. Они были готовы пойти на многое, чтобы снова не попасть на поле боя.
Среди таких бойцов особо выделялся один мерзавец, который даже не скрывал этих своих взглядов, но этого мерзавца Жора не видит вот уже месяц. Куда он исчез, почему в то время еще старшина Добродеев не доложил об его исчезновении, он же был бойцом его взвода, Жоре Бове пока не понятно. Подумав, ефрейтор Бове сказал капитану Любимову, что рано или поздно этот фурункул на теле роты лопнет, прорвется и много станет ясным и понятным. Он же со своей стороны попросит своих бойцов разведчиков немного присмотреть за младшим лейтенантом Добродеевым и бойцами его первого отделения, в котором ранее служил пропавший мерзавец.
2
В пять часов утра рота была поднята по боевой тревоге, бойцов хорошенько покормили перед дорогой и ровно в пять часов сорок пять минут три колоны примерно по тридцать пять машин в каждой тронулись в дальний путь. Когда ехали по городским улицам, то грузовики шли ходко, около пятидесяти километров в час, их особо не трясло.
Это было время, когда рабочий народ шел на смену на свои заводы и промышленные производства. Правда, в основном это уже были женщины среднего и пожилого возраста, которые заменили своих мужиков, забритых в действующую армию, у верстаков и станков. Но и они, увидев ладных мужиков в военной форме, сидящих на лавках в кузовах проезжающих мимо грузовиков, зверски в два пальца свистели им вслед и поднимали руки, громко крича о том, чтобы те обязательно возвращались бы домой, а они их обязательно подождут. Кто-то из парней в одной из взводных колонн нашел простую деревенскую гармонь и вскоре все три колонны распевали "Если завтра война" Лебедева-Кумача.
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет, -
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет.
Женщины останавливались, вытирали слезы и долго смотрели вслед этим лихим молодым парням в красноармейской форме, которые с такой хорошей песней уходили на фронт.
Вскоре показались пригород Ленинграда и через Московский район все три колонны выехали на шоссе Ленинград — Киев. Песни прекратились, бойцы зарядили винтовки, автоматы и пулеметы. Практически на всех кабинах грузовиков были закреплены пулеметы для ведения огня по воздушным целям. Расчеты зенитных пушек заняли свои места и были готовы открыть огонь в любую минуту. Вскоре им действительно пришлось вести огонь, но не по воздушным целям, а по придорожным кустам. Кто-то выпустил очередь из автомата по передовой колонне. Следует сказать, что расстояние было большое, пули были уже на излете и из бойцов никто не пострадал. Разведчики ефрейтора Бове мгновенно тремя бронеавтомобиля окружили и прочесали эти кусты, но никакого стрелка там не обнаружили.
Но скорость движения колонн снизилась до тридцати километров в час и, чтобы не предпринимал капитан Любимов, ехать с большей скоростью по такому разбитому шоссе было нельзя. Таким образом, за день они прошли где-то около двухсот километров и остановились на ночевку в районе города Луга. Что-то внутри Артура воспротивилось тому, чтобы роту заводить в город и там ночевать, хотя командиры взводов на этом настаивали. Они хорошо понимали, что на фронте много не погуляешь, ресторанчиков не посетишь, а молодость гуляла и требовала свою толику разгула перед возможной смертью в боях. Но капитан Любимов выдержал характер и никого в Лугу не пустил.
Наутро бойцов штрафной роты разбудил гул авиационных двигателей, прямо над рощей проплывали немецкие "Юнкерсы — 88". На высоте примерно в два-три километра они разворачивались и выходили на город, а центр Луги уже бомбили пикирующие бомбардировщики "Юнкерсы — 87". С душераздирающим воем сирены они срывались с высоты и стремительно падали к земле, чтобы тут же выйти из пике и тяжело отвалить в сторону, на том месте, где упала бомба, к нему взмывал большой султан взрыва. Пикирование — взрыв и снова пикирование. В этот момент подошли "Юнкерсы — 88" и небольшие городские здания скрылись в сплошных разрывах авиабомб. Вскоре немецкая авиаармада прекратила бомбить Лугу и начала ложиться на обратный курс.
"Юнкерсы — 87" с неубирающимися шасси гуськом, словно воры, проскочили чуть в стороне от рощи, в которой на ночлег расположилась штрафная рота, а "Юнкерсы — 88" обязательно должны были снова пройти прямо над рощей.
Капитан Любимов приказал сержанту Молокову три колонны роты готовить к немедленному выступлению, а для этого всех бойцов посадить в грузовики, а рядовому Морозову приказал грузовики с зенитными орудиями расставить в шахматном порядке таким образом, чтобы они имели возможность кругового ведения огня по воздушным целям. К тому моменту, когда "Юнкерсы — 88" приблизились к опасной для себя зоне, то все уже было готово для открытия огня. Рядовой Морозов занял место наводчика передового грузовика с зениткой и на мгновение с ней прямо-таки слился в единое целое.
В громком гуле авиационных двигателей пушечная очередь из малокалиберной зенитки была практически не слышна. Все бойцы только видели, как с кончика ствола зенитки сорвались несколько огненных черточек и устремились к головному бомбардировщику. Черточки достигли и перечеркнули правый двигатель бомбардировщика, через минуту этот двигатель горел ровным пламенем. Но "Юнкерс — 88" продолжал лететь, пока не перевернулся в сторону этого горящего двигателя, он так этим крылом с горящим двигателем врезался в землю и тут же развалился на мелкие части. Чуть позже ярким пламенем полыхнули разрушившиеся останки "Юнкерса — 88".
