Аня до сих пор не произнесла ни слова, но сейчас она тоже встала. Видимо, она почувствовала, что Берни нужна поддержка женщины. Возможно, она лучше всех знала, что сейчас нужно сказать.
— Пойдем, Берни. Я сварю кофе.
Коул почувствовал себя так, будто он предал Берни. Он думал, что товарищеская поддержка совершит чудо: солдаты были ближе друг другу, чем члены семьи, потому что нет ничего более сплоченного, чем отряд, которому вместе приходится бывать под обстрелом. Но то, что сейчас не давало ей покоя, нельзя было излечить сочувствием.
— Вот черт! — заговорил Бэрд. — Ну что за извращенцы насилуют старых женщин. Никого не хочу обидеть, но Берни — ровесница Хоффмана.
— А может, они тоже были его ровесниками, — пожал плечами Дом.
Маркус собрал со стола карты и перетасовал их.
— Это не имеет никакого отношения к похоти, — произнес он. — Это делается затем, чтобы унизить и продемонстрировать, кто сильнее.
— Ну, если она поймает последнего гада, не ждите, что я начну ее останавливать и уговаривать вести себя цивилизованно и вспоминать о законах. — Бэрд взял у Маркуса колоду и сдал карты заново. — Я ей еще и помогу.
— Берни верно сказала, — откликнулся Дом. — У каждого из нас было в прошлом что-то такое. Если бы я… — Казалось, он напрягся, словно все время пытался забыть то, о чем сейчас собирался сказать. — Если бы я встретился с теми самыми червяками, которые сделали эти ужасные вещи с Марией, я бы расправился с ними так же, как Берни с… не знаю, как именно она их убила, но могу предположить. Вот и все, что я хотел сказать.
Впервые Дом высказал что-то подобное. Прежде он говорил о смерти Марии туманными общими фразами. Но теперь он произнес это вслух, перед всеми: червяки творили с ней нечто ужасное.
Черт, все знали это. Но иногда нужно произнести слова громко, вслух, чтобы самому услышать их, чтобы принять наконец тот факт, что любимый человек ушел и больше никогда не вернется.
Коулу достались дерьмовые карты, с Домом Бэрд обошелся не лучше.
— Я пас, — объявил Дом, отодвигая свои карты на середину стола. — Я так устал, что сегодня мне даже кошмары не будут сниться. Разбудите меня, когда будет моя вахта.
— Ага, меня тоже можете не считать, — сказал Бэрд. — Ух ты, слышите, какая там снаружи тишина? Разве это не странно?
Море шумело довольно сильно, и ветер — тоже. Но здесь не было ни рева моторов, ни криков животных или птиц, ни далеких громовых раскатов артиллерии или разрывов снарядов. К этой тишине нужно было привыкнуть. Коул и Маркус отправились патрулировать город пешком — не только для того, чтобы забраться в переулки, слишком узкие для «Броненосца», но и затем, чтобы впервые в жизни подышать чистым, прохладным воздухом.
Местные построили здесь действительно милый городишко.
— Как ты думаешь, Дому уже лучше? — спросил Коул.
Маркус пожал плечами:
— Сегодня он ничего, завтра, возможно, будет хуже. — Он вздохнул. — Думает, что сможет спасти мир, если будет работать в поте лица.
— Этого мира уже нет, дружище. Нужно провести границу. И спасать новый.
— Как внушить человеку, который никогда не сдается, что он сделал все, что мог?
У Маркуса тоже плохо получалось отпустить и забыть.
— Ну, может, нужно показать ему.
Если что-то и было хорошего в их жизни за последние пятнадцать лет, решил Коул, так это одно: боль в равной мере испытывали все, и не нужно было никому объяснять, в чем твоя проблема. Все люди — и солдаты, и гражданские — в большей или меньшей степени прошли через одни и те же ужасы, поэтому никто не чувствовал себя ненормальным. Если, конечно, считать, что быть нормальным — это быть таким, как все остальные. То есть полностью чокнутым.
Похоже, основным недостатком Пелруана являлась его уединенность. Городок был таким крошечным, что за тридцать минут быстрым шагом можно было обойти его целиком. Каждый раз, огибая «Вороны», примостившиеся на утесе, они видели Соротки и Барбера, сидевших в кабине «КВ-239» и весело болтавших с приятелями по рации.
— Здесь так здорово, — донеслись до Коула слова Барбера. — Поверить не могу, что все это дерьмо наконец-то закончилось.
Маркус остановился, пристально глядя в сторону моря.
— Что это? — спросил он.
Коул взглянул туда, куда указывал его спутник. Казалось, что на воде мелькнул тусклый, мерцающий белый огонек. Затем он исчез.
— Луна отражается?
Маркус всмотрелся внимательнее.
— Не думаю, — ответил он. — Коул Трэйн, иди буди остальных.
Пелруан, 3:00
Если оттуда, со стороны открытого моря, кто-то и приближался, то это были люди, а Дому уже очень давно не приходилось иметь дела с противниками-людьми.
Он старался идти по упругой траве, а не по гальке, чтобы хруст камней под ногами не заглушал все остальные звуки. Привыкнув к шуму прибоя, он попытался расслышать сквозь него еще что-нибудь. В какой-то момент ему показалось, что он различает рев старого подвесного мотора.
«Черт, а когда-то я лучше слышал. Вот что случается, если не носишь шлем. Восемнадцать или девятнадцать лет постоянного шума — шум, шум…»
Дом оглядел в полевой бинокль побережье, озаренное тусклым светом луны. На утесе к северу от него, сунув головы под крыло, примостились несколько чаек; на воде мелькали сверкающие силуэты, оказавшиеся тюленями: самодовольно прищуренные глаза, морды, напоминавшие человеческие лица. Если бы не голоса в наушнике, Дом мог бы подумать, что он последний оставшийся в живых человек на Сэре; его окружало такое количество диких животных, какого ему не приходилось видеть многие годы. Он никого не видел, и его не видел никто.
Прекрасное место, чтобы воспитывать детей.
Голос Бэрда заставил его буквально подскочить на месте.
— Дом, видишь что-нибудь?
— Все чисто.
— Там что-то есть, приятель.
Затем раздался голос Ани:
— Маркус, я сейчас поговорила с Льюисом. Ему не понравилось, что ты приказал всем сидеть по домам и оставить это дело вам. Некоторые местные очень недовольны.
— Когда его парни потренируются и научатся, как держаться подальше от нашего огня, мы будем работать вместе, — ответил Маркус. — А пока для них безопаснее оставаться дома.
Здесь, посреди океана, список потенциальных противников был коротким. Если это были не бандюги из лагеря бродяг, то возникала совершенно новая проблема, о которой они не подумали.
«Большой остров. Длинная береговая линия. Несколько тысяч людей в одном-единственном городке и десяток фермеров, которые вряд ли в состоянии отследить каждого, кто приплывает и отплывает».
