Хосы вскочил, в возбуждении заходил по кабинету, потом снова уселся за стол, и продолжил рисовать и думать: «Значит, жену Воронцова захватили они! И поставили условие: никаких контактов с силовыми структурами, отдаешь нам прибор, получаешь назад жену! Иначе она пострадает.».
Руслан Кимович некоторое время посидел, закрыв глаза, потом медленно поднялся, скомкал изрисованный дорогим «паркером» листок бумаги, поджег его, держа двумя пальцами на весу, а когда в руке остался лишь маленький клочек бумаги, а все остальное превратиось в пепел, резким и быстрым ударом левой руки развеял этот пепел в невидимую пыль.
Потом он вышел в приемную, наклонился к молчаливой секретарше, что-то быстро сказал ей на ухо, получил в ответ утвердительный кивок, и вышел, аккуратно и бесшумно закрыв за собой дубовую дверь…
Сергей Воронцов сидел в подъезде старого, поставленного на капремонт, а потому пустого, и находящегося в полной разрухе дома на Садовом, и сквозь мутное стекло в половинку театрального бинокля, добытого полчаса назад за бутылку водки у станции метро «Сухаревская» у какого-то ханыги, рассматривал поблескивающее, стеклянное, устремленное ввысь здание Центра.
Конечно, разглядеть что-либо через зеркальные, тонированные стекла было невозможно, но Сергей все же подметил немало важного — например, то, что охрана у входа вооружена, видеокамеры просматривают не только площадку перед главным входом, но и участки тротуара и проезжей части по сторонвм от здания, а также и то, что слежка с использованием видеоглазков, поворачивающихся на кронштейнах, ведется и с той стороны здания, которая выходит в переулок.
Никакого мало-мальски обоснованного и обдуманного плана — как действовать в Центре, у Воронцова не было. Все, на что хватало его воображения — это войти внутрь, где его уже ждут, сказать: «Вот ваш Прибор, где моя жена?», и все… Дальше, в идеале, ему должны были вывести Катю, но это только теоретически, а практически, скорее всего, ему шарахнут сзади по голове, и привет!
Соваться в Центр с таким настроем было безумием, но Сергею казалось, что он сойдет с ума гораздо раньше, если не освободит Катю. Иногда его охватывало черное отчаяние — ещё бы, он был один против всех, даже Борис, верный друг, выбыл из игры — раз за ним слежка, значит, ФСБ или «урусовцы» «пасут» его дом, и теперь там нельзя укрыться, передохнуть и спокойно подумать…
После того, как Сергею удалось бежать из восемнадцатого отделения милиции, он впервые в жизни почувствовал себя так, как чувствует человек, объявленный «вне закона» — ощущение постоянной опасности, слежки, боязнь соврешить что-то, что привлечет к нему внимание милиции просто на улице или в метро, постоянно преследовало Сергея, и он стал замечать, что со стороны его поведение уже вызывает косые взгляды людей — хмурый, небритый человек в не очень чистой одежде, с затравленным взглядом и суетливыми движениями заставлял прохожих сторониться, стараться не соприкасаться в транспорте, обходить на улице…
Воронцов понимал, что в конечном итоге такое поведение может выдать его, и тогда не избежать конфликта с милицией, но ничего с собой поделать не мог — нервы его были на пределе, по-умному надо было бы «лечь на дно», затаиться, спрятаться, отсидеться где-то в укромном месте, но Сергей не мог позволить себе этого — ему надо было спасть жену, и на сегодняший момент он вступил в противостояние сразу с несколькими правоохранительными организациями, не считая Отдела Охраны Урусова и самого главного противника — «центровиков». Все ли противники Воронцова были «демонами зла»? Наверняка нет, но к кому из них, не-врагов, обратиться за помощью, он не знал…
«А если опять попробывать связаться с Наставником?», — мелькнула шальная мысль: «Может, он чем-нибудь сможет помочь?». Это было, что назывется, хватание за соломинку, но Воронцов все же пошел на это, — а вдруг повезет!
По захламленному двору Сергей, поминутно озираясь, вышел в какой-то узкий, тихий переулочек, нашел телефон-автомат, и скрючившись под квадратным, застекленным колпаком так, чтобы ему было видно все вокруг, взялся за аппарат.
Не повезло…
Сергей набрал номер Наставника, трубку взяла женщина с тихим, усталым голосом. Воронцов попросил Олега Александровича, и едва не выронил из рук «дипломат», услышав: «Его больше нет! Он… Он покончил с собой!».
События разворачивались стремительно, и совсем не так, как бы хотелось Сергею!
Где-то в Центре…
— Дмитрий Дмитриевич! Какие новости из Мура? Они отреагировали на наше заявление?
— Да, господин Учитель! Воронцов включен, как подозреваемый, в вводную на сегодняшний день, его фотография разослана во все отделения и посты. Опергруппа с Петровки уже побывала у него дома. И что самое интресное — он один раз попался!
— Вот как? И где же он сейчас?
— Бежал! Из-за халатности работников милиции он ушел прямо из-под их носа! Где он теперь, милиции неизвестно, ищут…
— Очень хорошо! Пусть ищут! Главное — не пропустить момент, когда найдут! Нам важен Прибор, вы головой отвечаете за него, Дмитрий Дмитриевич! А что слышно от службы наружного наблюдения?
— Все тихо, господин Учитель! Но интуиция мне подсказывает, что мы встретимся с Воронцовым раньше, чем органы правопорядка! Он где-то здесь! Я чувствую! Он уже пришел… И выбирает тактику!
— Хорошо! Люди все на местах? Ну, глядите в оба! И самое главное — при захвате не повредите Прибор!
Задней частью здание Центра примыкало к облезлым двухэтажным развалюхам, бывшим особнячкам каких-нибудь дореволюционных купчишек. В них располагались различные коммунальные конторы и мелкие городские службы, чудом выжившие под натиском нового русского капитализма.
Сергей со стороны переулка подошел к крайней двухэтажке, с узкими, откровенно грязными окнами, единственной дверью, и забеленными толстым слоем известки львиными мордами на фасаде. Этот дом вплотную граничил с «зубилом» Центра, и разумнее всего было попытаться что-то предпринять именно отсюда.
Воронцов вошел в низкий подъезд, огляделся — влево вел прокуренный коридорчик, стояли какие-то ободранные кресла, висели замызганные плакаты. Слышался стрекот пишущих машинок, людские голоса, пахло чаем, пылью и духами.
— Мужчина! Вы к кому? — раздался у Воронцова за спиной женский голос. Он обернулся — перед ним стояла довольно молодая, но уже весьма «обьемная» дама с заварочным чайником в руках.
— Я… Вообщем, это… — начал было Сергей, лихорадочно соображая, что ему говорить, но дама сама пришла ему на помощь:
— Вы, наверное, к Михаилу Николаевичу? Так это на втором этаже, вот по этой лесенке наверх, третья дверь на право!
