– Да, конечно, – она быстрым движением смахивает влагу с лица и проходит к холодильнику.
Со смешанным чувством тревоги и сожаления наблюдаю за ней. Еще секунду назад это была спокойная и решительно настроенная женщина, а сейчас, после всего нескольких слов, из нее словно вырвали стержень. Все-таки она невероятно сильно любила мужа. А создание под его обликом питается ее сильнейшими эмоциями. Скорее всего, это обычный паразит, невольно созданный ею же. Теперь ясно, почему ее силы уходят так быстро, и почему она не хочет жить, ведь только в своих снах женщина способна снова увидеть любимого, а явь ей представляется кошмаром, от которого хочется спрятаться.
Безусловно, уничтожить порожденное ее сознанием существо для меня не составит труда, но, напоминаю себе, моя задача и цель заключаются не в этом. Конечно, мне придется вмешаться, но только в том случае, если все зайдет слишком далеко.
А тварь под обликом мужчины, кстати, не перестает пытаться понять, что я из себя представляю. Благодаря той защите, что я поставил, создание не способно толком разглядеть меня, то есть пока оно не знает о том, что я Плетущий. Но это, как раз и неплохо, потому что гоняться за ним у меня нет ни малейшего желания. А тварь, естественно, сразу же попытается скрыться, едва только осознает, кто я такой на самом деле.
Тем временем женщина уже какое-то время стоит неподвижно, и взгляд ее устремлен на фотографии, что так и лежат сейчас на столе. Лиза, Маша и Катя весело смеются и улыбаются с них.
– Дорогая? – зовет ее мужчина. – Все нормально?
Услышав его голос, моя подопечная вздрагивает и медленно поворачивается к нему лицом. А существо все так и стоит в дверном проеме и непонимающе глядит на нее.
– Гришенька, – слезы стоят в ее глазах, и я вижу, какую душевную муку она сейчас испытывает, как она страдает.
– Что, милая?
– Гришенька, – снова шепчет она, но уже чуть громче. – У нас ведь осталась еще Лизонька и ее детки: Маша и Катя… Ты помнишь? Гриша, ты помнишь их?
Тот, которого она зовет эти именем, не отвечает, пристально глядя на нее. А я снимаю защиту, чтобы полноценно «созерцать» и как раз в этот миг вижу, как тварь, представляющая собой сгусток густого и беспроглядного мрака, тянется к ней клубящимися тьмой отростками-щупальцами, готовясь, видимо, получить очередную порцию сил и энергии своей жертвы-донора. Мне нужна всего секунда, чтобы среагировать на угрозу и в следующее мгновение темные щупальца развеиваются, распадаясь на грязные лоскуты, истаивающие в пространстве. Я смаргиваю, возвращая себе обычное зрение, и успеваю увидеть испуганный и затравленный взгляд существа, направленный на меня.
– Плетущий, – сдавленно сипит он, и страх узнавания мелькает в его глазах.
Женщина не слышит его. Получив передышку, она твердо сжимает кулаки и смотрит на него.
– Гриша, – говорит она, – ты умер. Ты не можешь быть со мной! А я должна жить! Слышишь меня?!
Страсть и напор в ее голосе заставляют мужчину отвести от меня взгляд и обратить его на мою подопечную. В дверном проеме позади него я создаю дверь, которая слепящим прямоугольником появляется в воздухе. Ее яркий свет придает помещению новый вид, делая цвета более контрастными, а тени – более глубокими.
Несмотря на страх передо мной, тварь совершает последнюю попытку.
– Иди со мной! – она протягивает к женщине руку. – Иди со мной, и мы снова будем вместе как прежде! Только на этот раз уже никогда не расстанемся! Мы всегда будем вместе!
Слезы непрерывно текут из ее глаз, взгляд остается твердым, и она не двигается с места. Женщина обеими руками прижимает к груди фотографии в разноцветных рамках, словно закрывая их от того, кого считает своим мужем.
– Прощай, Гриша, – шепчет она сквозь слезы. – Прощай, любимый. Мы еще встретимся… И мы обязательно будем вместе, как когда-то. Но не сегодня… Не сейчас…
От ее сильнейших эмоций у меня сдавливает грудь, и становится трудно дышать. Я ощущаю, как чужие чувства рвут меня изнутри, и как мне тяжело с этим бороться.
Моя подопечная еще несколько секунд смотрит на мужчину, а потом поворачивается к нему спиной.
Клянусь, я не сделал ничего, хотя и был готов заставить тварь сделать шаг назад, чтобы существо оказалось в светящемся дверном проеме, являющем собой, конечно же, никакую не дверь, а лишь ее образ. На самом деле создание моментально было бы уничтожено, едва шагнув за порог. Весь этот визуальный эффект предназначен исключительно для женщины, чтобы для нее все выглядело так, будто ее муж отправился туда, где только свет.
Однако она сама заставляет создание, которое явно сопротивляется, сделать этот шаг. Она в самом деле наносит ему удар, и оно отшатывается, избегая его, но все равно не успевает. К тому же, этот шаг оказывается фатальным, и тварь, едва шагнув за порог, оказывается уничтожена.
А ведь из моей подопечной получилась бы действительно сильная Плетущая, если она вот так, без подготовки и опыта, ударила по твари. Но на данный момент сей вопрос терпит и не нуждается в срочном решении.
Повинуясь моей воле, время застывает, ну а я сам, избавившись от отголосков чужих эмоций, вздыхаю с огромным облегчением. После того, как паразит погибает, исчезает и залитый светом дверной проем, и помещение крохотной кухоньки погружается в полумрак, потому что за окном стоят грозовые сумерки, и где-то вверху, в небе, как на фотоснимке, застывает в безвременье вспышка молнии, озаряющая изнутри космы угрюмых туч.
Я не позволяю жалости, что пульсирует в такт ритму моего сердца, жить. Я задавливаю ее, едва только обнаружив. Никакой жалости! Все, что угодно, но только не она. Нет ничего страшнее жалости. Нельзя жалеть, только действовать и создавать возможности, не сочетаемые с этим роковым чувством.
Наверное, целую минуту я стою неподвижно, глядя в окно, где остановилась гроза, и застыл падающий с неба косыми струями дождь. Определенно, нельзя оставлять мою подопечную в этом сне, потому что слишком многое здесь будет напоминать ей о муже, и никаких гарантий нет, что ее горе и скорбь не породят новую тварь. Значит выход один. Вообще-то ничего неожиданного и особенного в этом нет – порой действительно необходимо прибегать к кардинальным мерам, связанным, в первую очередь, с изменением обстановки и окружающего мира в целом.
Пластиковый пакет больших размеров появляется в моей руке, едва только я мыслю о нем. Электрическая лампа в люстре под потолком послушно загорается, и ее свет еще сильнее сгущает темень за окном. Внимательно оглядываю помещение и складываю в пакет, что держу в руке, все фотографии, на которых изображен Григорий. Потом я кладу туда же мужские часы, лежащие на холодильнике, вполоборота к которому продолжает неподвижно стоять моя подопечная.
