Но вот что меня в скорости утешило, так это то, что чутье волка еще не подводит. Говорю, чую хвост — знач, чую. Медленно так просовывается в подвал темная фигура, со стеной сливается. Умничек, поди, не из деревенских пнеголовых.
В левой руке у меня ПМ, в проход направленный, в правой — нож. Приоритет, разумеется, в тихом съеме. Но если у него вдруг фонарь есть, и он сейчас на меня посветит, то, конечно, придется, из ПМ угостить. Не думаю, что он фонарем воспользуется, скорее всего на звук пойдет, где-то ведь я должен перебирать свой взяток? Метра три между нами, а коридор тут всего один. Если не сдрейфит и не развернется, сам на меня выйдет.
Пошел, миленький, пошел. Тихо так, как привидение крадется. А фонарь-то, по ходу, имеется, потому как зашуршал по карманам, поклацал чем-то. Я двинулся на него в тот самый миг, когда крохотный диодовый фонарик выхватил из темноты шевелящиеся человеческие останки.
— Мессер…
Нож несколько раз вошел ему в подбрюшину, он сдавленно вскрикнул, не сопротивляясь повалился в мышиное море.
— Надо было тебя сразу валить, ведь знал, что пойдешь, — говорю, ища у него по рукам оружие. — У тебя это было в глазах написано. Чего, мало взятка показалось, а?
Подняв фонарик, я посветил ему в лицо. Плевок крови окрасил красным ему щеку, зубы, расширенные глаза дрожали внутри продавленных впадин.
— Я… — Он вытолкнул алый сгусток, попытался улыбнуться. — Мессер, вот ты… реально дурак, я же… к-коре-шиться тебе предложить хотел… Думал, на пару зас-с…сядем где-нибудь… А ты сразу… мне шутильник под ребра… Дур-рак, я же тебя спас т-тогда… — Он снова попытался улыбнуться. — А т-ты забыл. Сумка в семьдесят третьем дому, по Лерм… квартира пятьдесят два…
Он заглотнул воздух рывками, жадно, а выпустил медленно и обессиленно.
На этом для Фрайтера было все.
Благодарный друг Салман, по давнему знакомству, помог ему с эвакуацией.
Пистолета в руках я так и не обнаружил, оказалось, что он мирно торчал у него за поясом. Сзади. Доставать он его, по всей видимости, и не собирался.
Не знаю, как охарактеризовать то, что я сейчас чувствовал. Наверное, доминантным все же было желание выпить. Да чего там выпить — нажраться в свинью. Помогло ли бы, не знаю, но сейчас в бутылке финского «абсолюта», что валялась у меня дома, я видел некоторое свое избавление. Нажраться и вырубиться на сутки самое меньшее. Проснуться, снова нажраться и снова проспать сутки. Проделывать это до тех пор, пока, однажды проснувшись, не услышу снова голоса сотен прохожих за окном и шум машин. Пока снова не зазвонит телефон, а в розетке не появится электричество. Оно ведь так нам сейчас нужно… Заснуть и проснуться уже другим человеком, никогда не знавшим, что такое жизнь в изоляции… Хочется верить, что такое время когда-нибудь настанет.
Снова пошел снег. Я двигался по направлению к дому, мало заботясь о маяке, что оставался позади. Если кто надумает проведать меня, пойдя по моему следу, я буду готов его встретить. Каждого, кто поинтересуется, что я там наволок. Пусть даже не сомневаются. Уж коль я убиваю даже тех, кто идет ко мне безоружным, то что говорить о тех, кто направит на меня вилы?
До дома оставалось меньше пятисот метров, я практически уже вышел на условную прямую, когда услышал голоса. Откуда-то справа. Остановился, прислушался. Грубые мужские, настоятельно чего-то требующие, пацанячий просящий, женский звонкий.
Пользуясь прикрытием сгустившихся сумерек, я оставляю свою сумку за колесом армейского «ЗИЛа», усопшего вместе с черным, обгоревшим зданием, и перехожу улицу. Тихо, стараясь не скрипеть снегом, приближаюсь к углу детского магазина «Фея», откуда идут голоса.
Отсюда точнее не разобрать, но, думаю, картина у нас такая: эти две фигуры побольше — «доги», у них и железо в руках, если глаза не изменяют; напротив пацан с девчонкой, щуплые, ссутуленные. Между ними сумка, навроде моей, и черный прямоугольный предмет, типа коробок спичек, только раз в десять увеличенный.
— Пожалуйста, отпустите нас, итак наскребли, что могли. По Келецкой везде пусто, тягачи обнесли все квартиры в высотках…
— Тягачи… — захохотал первый «дог». — А ты типа хто, не тягач, шо ли? Типа свое манатье перевозишь, да? Эмигрант увидел мир?
— Короче, хорош тут лысого мучить, — рявкнул второй. — Сумки подняли — за нами пошли. И никакого базара, ясно? А то, ля, сейчас уложу тут обоих, на том и вся эта по*бень закончится. Усекли? Спрашиваю!
— Послушайте, — тонкий девичий голос, — нам кушать совсем нечего, а еще бабушка дома есть. Будьте людьми, пожалейте нас, оставьте хоть часть.
— Да оставлю я тебе часть, оставлю! Хватай сумку, говорю, и вперед топай. На базе разберемся что к чему.
— Мы же с голоду умрем, отпустите нас… Ну пожалуйста…
«Не вмешивайся, — говорю я себе. — Хватит на сегодня. Хорош. Довольно. Тут бы хоть свой взяток до дома донести без приключений».
Я уже развернулся, чтобы идти, когда услышал глухой удар, который не спутаешь ни с чем другим, и короткий женский взвизг. Девушка сидела на снегу, держалась рукой за челюсть. Над ней высился черный контур одного из «догов». Второй ударил парня сзади по ногам, и тот рухнул в снег.
— Хорош скулить, сука!
— Не, ну скажите, чо непонятного? Может, я неправильно выражаюсь, а? Повторяю последний раз — взяли свое барахло и шагаете впереди. И не мычать, сказал!
Мой ПМ уже направлен этому самому грозному в голову. Чуть подойти только надо. А выхожу я как революционер из толпы — уверенно, дерзко, будто за мной тысячи измученных, но не сломленных диктаторским «дожьим» порядком мстителей, — даже не знаю, откуда это во мне взялось. Кина голливудского когда-то пересмотрел, что ли?
«Доги», разумеется, на скрип снега отреагировали быстро. Обернулись, да не ожидали. Непуганые еще, чувствуют за собой силу стаи. Типа, кто б ты там ни был, лучше тебе пройти мимо. Дешевле обойдется.
А я не мимо, я как раз к вам.
Выстрел первый: «дог» клюнул головой, по инерции пули провернулся как сверло. Завизжала девушка. Выстрел второй: нет времени прицеливаться, а потому пуля влетает в грудь, по пути вжикнув по висящему на груди автомату и выкресав искру. Потом еще две, примерно туда же. Свалился второй, захрипел. Лежа весь утопленный в снегу, правую руку ко мне протянул. До глотки дотянуться пытался.
Парень к девушке — на четвереньках. Обнял, назад оттащил, на меня глаза вытаращил, дышит сбивчиво. Испугались.
— Бери, бери… — подняв руки, он кивнул на свой багаж. — Только не убивай. Пожалуйста, не убивай.
— Да хто ж убивать тя буде? — вспомнил я слова старого полицая из фильма «Свои», которого сыграл Ступка-старший.
