– Конечно, сэр, тем более что мы уже готовы, – сказал Флетчер, невольно дотрагиваясь до кобуры. Ему приходилось видеть хозяина всяким, но еще никогда он не видел в его глазах такого смятения. Похоже, Юргенсон не ждал от этой встречи ничего хорошего и соглашался на нее лишь потому, что привык отвечать на вызовы.
– А где это произойдет, сэр? – поинтересовался Каррот.
– Он предлагает выбирать мне, – развел руками Юргенсон.
– А что, если «Павлин», сэр? – предложил Каррот, а Флетчер от нахлынувших воспоминаний зябко повел плечами.
Им очень повезло тогда, что все обошлось лишь несколькими ранеными, которым досталось осколками кирпича. Окажись стена потоньше, граната рванула бы внутри помещения, уничтожив всех, кто там находился.
– Может, его еще не отремонтировали, – осторожно предположил Флетчер.
– А вот возьми и позвони, – сказал Юргенсон, и Флетчер стал набирать нужный номер. Оказалось, что неделю назад ресторан снова открылся.
– Значит, так и сделаем, – решительно произнес Юргенсон. – Он любит поездить по нервам, а мы ему тоже подарочек. Я настою на том, чтобы он сел у той стены, где прошлый раз должен был сидеть я.
– Вы думаете, ему известны такие тонкости, сэр? – засомневался Флетчер.
– О, приятель! Ты не знаешь, кто такой Камерон! Уж если он кого-то выбрал мишенью, то знает о нем все. А это покушение было совсем недавно, к тому же он разобрался с его организатором – Рутбергом. Так что можно не сомневаться – Камерону об этом все известно.
– А когда это будет? – спросил Каррот.
– Через два дня нормально?
Каррот посмотрел на Флетчера, тот кивнул.
– У нас с прошлого раза все наработки остались, так что еще и фора будет, в случае чего.
– Значит, я звоню, – сказал Юргенсон и, взяв свой телефон, стал неспешно набирать номер.
Ответили ему сразу.
– Привет, Тревис.
– Привет, Джон, – в тон собеседнику ответил Юргенсон, однако далось это нелегко, у него было такое ощущение, будто кто-то сдавил ему горло.
– Рад, что ты позвонил так скоро. Обычно люди стараются оттянуть момент разговора со мной.
– Я занятой человек, Джон, но ты личность широко известная, как я могу тебе отказать?
– Я широко известная личность? – переспросил Камерон.
– Разумеется. Я много о тебе слышал.
– Ну, пусть так, Тревис. Пусть широко известный, это не так уж и плохо, правда? Хуже, когда известным тебя считают полицейские и хватают при каждом удобном случае.
«Я догадывался, сукин сын, что это твоих рук дело», – подумал Юргенсон, вспоминая, как после покушения его вдруг затащили в тюрьму следственного отдела. Тогда это стало для него полной неожиданностью.
– Я могу встретиться с тобой через два дня в ресторане «Павлин».
– В ресторане «Павлин», Тревис? Я не ослышался?
– Не ослышался, Джон.
– А у тебя есть чувство юмора, приятель!
– Рад, что ты оценил.
– Ну хорошо. А в котором часу?
– Давай в одиннадцать, это время моего второго завтрака.
– А почему так рано?
– У меня потом еще дела.
– Ну, заметано, кореш, как говорят в вашей среде, да, Тревис? Я ничего не перепутал?
– Ничего, Джон, все как у нас в среде. До встречи.
– До встречи, Тревис.
Кафель в коридоре и в душевой – это самая неприятная работа. И кто придумал положить здесь плитку из натурального мрамора? Зачем мрамор в помещениях обслуживающего персонала? Даже незначительного количества пыли хватит, чтобы она стала видна на этом мраморе, а уж пыли тут хватало – особенно в переходных галереях, где совсем не было никакой облицовки, только голый бетон.
Но это из плохого, а из хорошего в работе уборщика был вынос мусора – очень интересное занятие. Сорок четыре комнаты, включая жилые и рабочие, а в них сто восемнадцать урн.
Некоторые с пластиковыми мешками, другие просто – корзины для бумаг.
– Привет, Олаф, как настроение?
Это Гарп. Полное имея Гарпинтер. Он бегает между двумя этажами, а точнее уровнями – в подвале они называются именно так. Носит бумаги, планы, в которых, как подозревал Олаф, ничего не понимает. Иногда он заставал Гарпа в коридоре, рассматривающего какой-нибудь план или схему. Гриф «совершенно секретно» его не останавливал, а Олафа он не боялся, его в подвалах замка мало кто замечал, а когда замечали, говорили что-то вроде: «Эй, вон там еще бумажка завалялась» или: «Слушай, тут где-то две монетки закатились – найдешь, положи на стол».
А еще был один смешной парень, он говорил: «Начальник, принимай груз» и выставлял из-за стола пару урн. А в урнах, под смятыми бумагами и ленточками кодограмм лежали банки из-под пива. И этот парень всегда подмигивал Олафу, дескать, мы друг друга не продаем.
Да пожалуйста, его дело собирать мусор, мыть кафель, стены, иногда подкрашивать потолок – там, где от сырости грибок развивался. А кто втихаря пиво потягивал или вон коньяк, бутылки от которого Олаф тоже часто находил в мусоре, это его не интересовало. Хотя от некоторых сотрудников после ночных возлияний поутру так разило, что даже вентиляция не справлялась. И как они на глаза начальству показывались? Хотя там, наверху, вентиляция получше. Олаф, хоть и редко, но все же появлялся там, чтобы помочь Лаибергу, который командовал на верхних этажах целой армией уборщиков.
У них, конечно, было повеселее. Больше света, больше настоящего воздуха, а не этого – из кондиционерного ящика. Но Олаф испытал на себе, как Лаиберг гоняет рабочих – ну ее, такую работу, даже присесть некогда. А Лаиберг этот на самом деле тот еще жлоб, и Олафа он никогда Олафом не называл, а только: «Эй, малой» – и ничего более.
В половине седьмого вечера вся эта беготня заканчивалась. Олаф выносил огромные мешки с мусором во внутренний двор, где стоял специальный пресс, и возвращался к себе в подвал, где становилось намного тише, потому что работники уходили в жилые комнаты. Но и после этого они еще долго не могли успокоиться, все обсуждали свои проблемы, планы на завтра.
Где-то смеялись, где-то негромко напевали – должно быть, после выпитого. А на втором ярусе часто срабатывал смывной бачок. Что они там, больше всех едят, что ли?
Кстати, о еде. Если бы не личная электроплитка, Олаф на здешних харчах долго бы не протянул. «Сублимированная пища для взрослых и детей». Ну разве это еда? Сублимированная пища – это корм для людей?! Олаф ее не признавал и ходил на кухню, где ему давали картошку, мясо, овощи – все, что запрашивал. А потом варил себе супы и жарил картошку. На ее запах из жилых помещений к нему часто прибегали вечно голодные охранники. Пришлось даже замок укрепить, чтобы дверь с петель не сдернули. Никакого у них воспитания. А если он занят? Если у него дела?
