Нет, я не ходил теперь за Аштией по пятам, как типичный представитель рода секьюрити — подразумевалось, что мне придётся торчать рядом с ней памятником самому себе только во время крупных битв, когда штаб работал слишком близко от места сражения. Вместе с кучей магов, обеспечивающих безопасность с неба (а заодно и своевременную передачу информации и на передовую), мы были последней преградой на пути террористов-ассасинов… Ежели, конечно, противнику придёт в голову отправлять подобных на истребление штаба.
Но пока крупных боёв не предвиделось. Армия без спешки шла вперёд, встречая лишь локальные очаги сопротивления и расправляясь с ними столь же локально. Видимо, правитель Мероби оттягивал силы назад, к наиболее удобному для обороны рубежу. Именно на это рассчитывал Генштаб, планируя дальнейшие боевые действия.
Через неделю мне вернули Аканша и сто бойцов, и, конечно, не для того, чтоб просто покрасоваться. Поручение не заставило себя долго ждать — мне и моему отряду предстояло сопровождать средних размеров обоз с магическими приспособлениями, в которых нуждалась планирующая штурм магическая артиллерия. Вести этот груз нужно было не по хорошо освоенной дороге, а в обход, по местам, бедным магией, потому что в противном случае оборудование могло испортиться, произвольно сдетонировать или обратить на себя излишнее внимание пока не разгромленных демонских отрядов.
Вспомнив совет Ниршава, я разыскал в обозе свою демоницу. Ещё раньше поразмыслив над крайне сложной на первый взгляд задачей, я пришёл к выводу, что у пленницы нет смысла спрашивать согласия. Более того — опасно и провально. Её надо ставить в известность. Просто и безыскусно.
И, не встретив в ответ её изумления, понял, что был прав.
— Мероби-то я знаю, конечно, — задумчиво произнесла она, бдительно следя за каждым изменением выражения моего лица. — Только вот…
— Что?
— Ты почему-то решил, будто мне интересен ваш успех…
— Разумеется, интересен. Ты ведь хочешь жить.
— Жить?
— Конечно. Я тебе должен растолковывать очевидные вещи? Ты же всё сама прекрасно понимаешь.
— Может, и понимаю. Но не вижу, чтоб одно с другим было прочно связано.
— Действительно не видишь? — мне казалось, я очень удачно изображаю рассеянное недоумение. — Ты и в самом деле ещё надеешься сбежать?
— На что я уж там надеюсь — моё дело.
— Не пытайся показаться глупее, чем ты есть, детка… Какое выражение лица! Сейчас ты у меня спросишь, с чего это вдруг тебе захочется нам помогать. Угадал?
— Ну, допустим.
— Поторговаться захотела?
— Хотелось бы.
— Дурочку из себя строишь? На фига мне разыгрывать этот спектакль? Ты наперёд знаешь, что я скажу, наперёд не сомневаешься, что вынуждена будешь согласиться. Я знаю всё то же самое. В чём смысл? Считай, что я всё тебе уже сказал, все угрозы озвучил, ты поразмыслила и согласилась. Сэкономим время для сна, еды и секса. Ты завтра поднимаешься с нами, а сейчас неси ужин. На двоих.
И я с невозмутимым видом устроился на постели.
Она помедлила, прежде чем отправиться выполнять мой приказ. Может быть, мне просто показалось, будто во взгляде демоницы на миг появилось уважение. Может, я просто готов был выдать желаемое за действительное. Но, как бы там ни было, впечатление, что Маша склонна покориться, создалось. Я ждал злобной искры в её глазах, которая выдала бы, что пленница готова ценой жизни погубить меня и всех моих людей. Не было искры.
Да, демоница запросто могла завести нас куда-нибудь в объятия плотоядного леса, в логовище дракона или в огненное море. Проконтролировать её я не смог бы, потому что местность не знал никто из шедших со мной, включая трудяг из обоза, местных обозных солдат и их командира.
Пыльная скалистая местность изобиловала дорожками и тропинками, горками и горушками, провалами и оврагами. Лабиринт в чистом виде, и карта, выданная мне, ни в коей мере не отражала реальной картины. Очень уж она была общей, где уж там мечтать о подробностях.
Зато Маша тыкала пальцем в нужный поворот с уверенностью местного жителя. Иногда она сопровождала свои жесты пояснениями: «Этот путь покороче, но похуже, этот подлиннее, но широкий и укатанный», и больше ничего, могущего показать её личное отношение к происходящему, только невозмутимое демоническое лицо и поджатые тоненькие губы.
Первые полчаса этого пути я нешуточно психовал внутри себя, в красках представляя, в каком неласковом месте мы можем закончить жизнь по милости моей пленницы. Ведь она наш враг, и желать нам может только зла! Изощрённая мстительность местным жителям свойственна в той же мере, что и людям. Но потом мне стало очевидно: терзания бесполезны. Не будь Машки, мы точно так же рисковали бы в каждый момент пути, потому что не знали бы наверняка, куда именно надо идти. Нам пришлось бы гадать и уповать на удачу. Точно так же, как теперь — на страх демоницы за собственную жизнь.
Изумило меня то, что ни Аканш, ни командир обоза не задавали мне вопросов по поводу Маши, не усомнились в разумности моего доверия ей. Ну ладно начальник снабженцев — его дело маленькое, он надзирает за погонщиками, следит, чтоб не стыбзили и не растеряли по оврагам материальные ценности, чтоб бойцы не бухали и не отвлекались от работы на отдых, мародёрство, охоту и развлечения. Но Аканш-то! Он прекрасно знает, кто такая Машка, представляет себе, насколько я малоопытен в обращении с пленными демонами. Но он держался бестревожно. И этого я не мог понять.
Однако прямо спрашивать опасался. Много ли я понимал в тонкостях имперской психологии? Может быть, заронив зерно сомнения, я спровоцирую панику, которая закончится катастрофой. К тому же мой личный престиж может рухнуть, а чем это чревато в боевой ситуации — очевидно. Нет уж, раз так, буду делать вид, будто бы уверен в каждом своём шаге. Собственно, именно так и должен вести себя нормальный командир.
Мне трудно было совладать с собой и не показать изумления, когда, выбравшись вместе с обозом и отрядом из ущелья, я смог соотнести увиденное с картой и убедиться — лабиринт мы благополучно миновали, и до своих остаётся всего ничего. Маша стояла рядом с безмятежным видом. Этой ночью, уединившись с ней в закутке офицерской палатки, я с особенной страстью любил её, а она — меня. Мне впервые захотелось заглянуть в её мысли, узнать, почему она нас не предала — только ли из страха? — и почему так пылает сейчас.
Мою же страсть будоражило дикое и подавляющее ощущение. Это был отчасти отклик того страха смерти, что преследовал меня на всём пути по лабиринту, страха, который пробуждает особенно острый вкус к жизни. Никогда ещё секс не приносил мне такого удовольствия, но это удовольствие было злым, сродни чувству, сопутствующему победе над врагом. Я торжествовал над Машей, сумев добиться от неё повиновения, но в то же время помнил — это игра с огнём, в любой момент она может вонзить мне в спину кинжал. И неважно, в прямом ли смысле, или иносказательно.
