— Идет обряд «пересечения вод», — пояснил очкастый, — вот этот в центре — Хуанган, то есть жрец.
— Барабану отводится центральная роль, — вмешался одетый в белое, — считается, что кожа его сделана из солнечного света и тот, кто прикоснется к нему, получает энергию светила.
Главнокомандующий как-то странно посмотрел на него, а эрудит продолжал блистать интеллектом дальше:
— Вообще-то, посвящение связано помимо обряда «пересечения вод» еще с двумя: ритуалом Солнца, который называется «радас», а его высшее божество — Данг-бе, то есть бог змей, и церемонией, посвященной Петро — тому, кто одаривает верующих магической силой.
Между тем на экране показался серьезный пожилой дядька, который что-то старательно выписывал на листе бумаги, и очкастый тут же прокомментировал:
— Если тринадцать раз написать имя врага, а потом покрыть написанное слоем порошка «Черный мус» и в полночь сжечь, то тело и душа его серьезно пострадают.
Скуластый глянул на экран уже несколько заинтересованнее, а там двое умельцев, соорудив миниатюрный гробик, начали нараспев произносить над ним заклинание:
Зо ванве собади собо калиссо
Мэть-Каррефо, мве мем кириминал.
Му а ремезье лоа-йо Гран Буа, луври
байе мве Барон-Симетьер, ленвуа мортс, —
а одетый в белое пояснил:
— Они освящают свое творение именами дьявольской троицы: мэтра Каррефо, повелителя перекрестков и демонов, Гран Буа, владыки ночной земли, и барона Субботы, повелителя кладбищ. Как только подарок отправится по назначению, то получатель его умрет.
— Ладно. — Главнокомандующий махнул рукой и произнес задумчиво: — Все это хорошо, но важен конкретный практический результат. Не забыли вы, я надеюсь, какой в прошлом месяце был прокол с оклемавшимся диссидентом?
На секунду в кабинете повисла тишина, затем очкастый сказал:
— В настоящее время методика отлажена полностью, а результаты у нас теперь не хуже, чем, например, у тонтон-макутов на Гаити.
— Применяем новый состав, с повышенным содержанием дурмана вонючего или манцинеллы, что позволяет добиваться нужных параметров с высоким уровнем процентной вероятности, — красиво вклинился в беседу обладатель белого халата и, приподнявшись, нажал кнопку на пульте.
На экране появилось просторное помещение, в котором размещалось человек пятьдесят одетых в больничные халаты мужчин. Однако на гомо сапиенс они были похожи лишь отчасти: движения их были медленны и неуклюжи, на лицах застыло полуидиотское выражение и напоминали они более оживших мертвецов.
— Вот, — с гордостью поведал очкастый, — не надо ни спецпсихушек, ни лоботомии: и человек жив, и не диссидент он уже.
— Так. — Главнокомандующий крякнул и, одобрив: — Хорошо, впечатляет, — тут же заметил: — Но надо работать разнонаправленно, не бойтесь новых путей. — И выразительно на очкастого поглядел.
На улице весь день шел снег, и когда, с трудом досмотрев до конца программу «Время», Ленька Синицын выбрался на улицу, под ногами его сразу же заскрипел белый ковер, на котором «скороходовские», явно не по сезону, ботинки оставляли четкую цепочку следов. Выбравшись на Невский, он не спеша двинулся по направлению к Адмиралтейству, стараясь не смотреть на женские лица, ставшие в свете уличных фонарей сразу такими красивыми и доступными. Проходя мимо переливавшихся яркими огнями кабацких фасадов, глядя на выходящие из авто счастливые парочки, он только острее чувствовал свое одиночество, и от ощущения горькой тоски, замешанной на безысходности, к горлу подкатывало бешенство, и хотелось громко-громко заорать: «Почему все так?»
А наверное, потому, что из себя Ленька был весьма неказист: росточка ниже среднего, плечишки узкие, и как разденется, то сразу видно, что витамина D не хватило ему в детстве. Не блондин, не брюнет, даже не шатен, и, ощущая себя неполноценным, от чувства этого Ленька Синицын переживал и был сердит на всех чрезвычайно.
Была, однако, у него еще одна причина для обиды на судьбу, а вытекала она, естественно, из первой: уж больно недолюбливал его слабый пол. Вот уже до двадцати одного года дожил, а дала ему, да и то совсем недавно, и ведь не просто так, а за червонец, дворовая шалава Танька, а когда по первости он кончил за пять секунд, то сморщила она свой нос картофельный и, засмеявшись обидно: «Ты прямо как кролик, только обмусолил», одернула юбку и с чердака вниз пошла.
И вообще всегда получалось так, что всюду обижали Леньку: в армии сволочь сержант заставлял «уголок набивать» — ровнять край одеяла губами, на заводе мастер-крохобор наряды закрывает от балды и норовит все время выгнать на работу в ночную смену, ну а слабый пол вообще в его сторону не смотрит или же косится с соболезнованием. И если б был он такой же, как все, то хватанул бы с ходу пару стаканов, и, глядишь, полегчало бы, да только не мог он пить: не принимало водку нутро, выворачиваясь наружу и награждая такой головной болью, что хоть вешайся.
Между тем Ленька перешел Дворцовый мост, добрался до 1-й линии и, свернув направо, оказался в длинном, загаженном людьми и кошками, проходном дворе.
Тускло светилась единственная лампочка над самым дальним подъездом, сильно воняли в морозном воздухе давно не вывозимые мусорные баки, а где-то высоко на крыше хлопал на зимнем пронизывающем ветру грозивший оторваться кровельный лист.
Сюда Ленька приходил уже третий день, а потому, глянув на часы, он проверил, не навесил ли кто новый замок на подвал-дровяник взамен того, сбитого, и, притаившись за грудой пивных ящиков, не торопясь принялся разматывать тонкую капроновую веревку с двумя привязанными гайками на концах.
Говоря честно, был этот двор какой-то неудачный — вчера его спугнули, позавчера вообще осечка вышла, — но ничего, самое главное, как говорил Штирлиц, а может, этот, Иоганн Вайс, — чувство самоуважения к себе, выдержка то есть. В своих ожиданиях он не обманулся: минут через десять где-то там, у фасада дома, хлопнула дверца машины, взревел двигатель, и Синицын услыхал скрип снега под изящными женскими ступнями.
Эти ноги он узнал бы из тысячи, помнится, он долго шел тогда за их обладательницей, когда, повстречавшись с ним на Лиговке — в короткой дубленке, стройная, зеленоглазая, с густой шапкой русых волос, — она в его сторону не глянула даже, а, обдав ароматом духов, прошла мимо. Только он не удивился, потому что уже знал точно, что все красивые и благополучные — твари поганые, а когда очарование хваленое им не помогает, то кричат они громко и надрывно.
