— Где пульт?
— В другом конце коридора, ярусом выше.
— Камеры можно отключить?
— Можно, но вы же не успеете ничего сделать. На пульт придет сигнал о поломке, охрана сразу — сюда.
— Аты придумай что-нибудь. Ты же у нас доцент, — ласково-угрожающе произнес Сергей.
— Кандидат наук, — машинально добавил или поправил Кожемякин. — Я даже не знаю… Нет, по-моему, ничего сделать нельзя. Засекут.
— Не засекут, — сказал неожиданно Хейти. Сергей повернулся к эстонцу:
— Что придумал?
— У вас есть допуск к работам с этой… с этой… — Хейти поискал нужное слово. — С Объектом?
— Разумеется, — едва ли не обиженно сказал Кожемякин.
— Тогда берите вот это, — Хейти постучал пальцем по пакету, — и несите туда. Ваше появление вряд ли кого-то удивит. Так?
— Н-но… Уже ночь и…
— Придумай что-нибудь, — жестко сказал Сергей.
Кожемякин оказался человеком сообразительным. Через несколько минут он стоял в коридоре и набирал номер охраны.
— Але, — лениво сказал черный динамик на стене, размером с домофон, только кнопок было побольше.
— Кожемякин, А-053, — пробубнил кандидат наук. — Мне нужно в основное помещение.
— Что там такое на ночь глядя?
— Очки забыл, Коля.
— Вносите что-нибудь, Анатолий Андреич?
— Да, пакет у меня тут… В комнате отдыха почитать книжек прихватил. Я быстро, Коля.
— Давайте…
Динамик щелкнул и отключился.
— Он камеры временно вырубит, будто замыкание или еще что… А то запись потом просмотрят и ему вставят. Коля хороший парень, — сообщил Кожемякин, а Сергей снова подумал: «Какая он все-таки сволочь. „Хороший парень“ Коля если останется жив, явно схлопочет себе такое наказание, что доценту и не снилось. И ведь несет пакетик с бомбой, спокойно так несет! Скажи такому роддом взорвать или детский сад — и взорвет. Вот где страшные людишки! Не ваххабиты, не эстонские нацисты, а вот такие гаденыши без идей, скромные и серые, готовые услужить в случае надобности…»
— Погоди.
Сергей поставил таймер на пятнадцать минут и воткнул иглу в массу взрывчатки.
— Теперь давай. Встретимся в коллекторе. Они наблюдали сквозь окно, как маленький и ничтожный в сравнении с огромной сигарой Кожемякин вошел в помещение, как пробрел к самому корпусу инопланетной штуковины, как аккуратно установил под одной из массивных станин пакет. Потом огляделся, подошел к ряду шлангов на стене, открутил какой-то кран. Повернулся и пошел к двери.
— Что вы там с краном делали? — спросил Сергей, когда Кожемякин вернулся.
— Газ открыл, — гордо сказал тот. — Чтобы уж наверняка. Все равно они утечку не успеют зафиксировать.
«Продумал, надо же…»
— Поторопимся, — бросил Сергей и полез по шахте.
Когда они выбрались наверх, Кожемякин спросил:
— У вас есть транспорт?
— Нету.
«Что же с ним теперь делать, — подумал Сергей. — Не стрелять же, в самом деле… И с собой брать пакость не хочется».
— Эй, эй!
Он успел сделать судорожное движение в сторону «доцента», но Хейти оказался куда стремительнее. Короткий рубящий удар ладони по шее Кожемякина свалил того на пол.
— Ты что? — рявкнул Сергей, отталкивая эстонца. Тот остановился, опустил руки, словно игрушка, у которой кончился завод.
Одного взгляда на закатившиеся глаза Кожемякина хватило, чтобы понять, что эстонец только что быстро и качественно убрал исполнителя. Сработал, стало быть, механизм. Подсознательно, а сработал.
«Теперь главное — а как насчет меня? Какие там у него указания про капитана Слесарева?»
Сергей развернулся так, чтобы держать Хейти в поле зрения.
— Потом поговорим…
Он вытащил из кармана бесполезный пистолет эстонца, тщательно вытер о халат покойника и сунул ему в руку. Если тут что-нибудь уцелеет, пускай оперативники голову ломают.
— Пошли! Скорее!
Выбирались они привычным Сергею путем. Хейти он пропустил вперед, чтобы контролировать его поползновения. На забор неожиданно ослабевшего эстонца пришлось подсаживать, а через кусты — едва ли не тащить на себе.
Когда вдали показались огни автозаправочной станции, Сергей толкнул Хейти в заросли сирени и тяжело опустился рядом.
Он не представлял, куда идти и что делать дальше. Вот-вот корпус Е рванет, и тогда начнется кутерьма, в которой можно будет угнать машину, например, или придумать что-то еще… С другой стороны, наедут пожарные, «скорая», менты, и кто-нибудь может Сергея узнать.
Что ВООБЩЕ теперь делать?
Сбылась мечта идиота?
А дальше?
Ничего не закончилось, понял Сергей, глядя на зеленый светящийся щит заправки: «ДТ — нет». Ничего не закончилось. Все только начинается.
И в этот момент за спиной рвануло.
Вот и собран урожай.
Егор Летов
Их кинуло на какие-то ветки. Хейти почувствовал, как по глазам больно хлестануло чем-то колючим и жестким. Тотчас след от удара начал наливаться жаром. Наверняка кожу порвал…
Упав, Хейти всем телом ощутил, как заворочалась земля. Словно что-то огромное вздрогнуло там, в глубине, и поперло к поверхности! Показалось, сейчас вырвется, натворит бед, сомнет, растопчет города… Хейти сильнее вцепился в траву, кулаками сжал какие-то корешки, веточки. Как будто удерживал всю поверхность, всю тоненькую земную корку, не давая вырваться тому страшному, огненному, что проснулось в глубинах…
В этом огромном чувстве страха за все земное он даже не слышал, как загремели рушащиеся конструкции, как жалобно зазвенели вылетающие стекла, как свистели в небе осколки чего-то, уже не существующего на этом свете. Он даже не слышал, как покрывал все вокруг матом патриотически настроенный капитан Слесарев, который лишил свою державу уникальной летающей тарелки. Потому что хотел, чтобы держава эта была лучше, еще лучше, все время лучше…
Сергей стоял на коленях, словно молился, и материл и небо, и землю, и правительство, и инопланетян, и все, что видел, и насколько хватало его могучего словарного запаса. Когда слова наконец кончались, он начинал заново. Он видел, как обрушился корпус Е, словно под ним образовалась пустота и фундамент стремительно ушел под землю, как столбы пламени взметнулись к небу и опали, чтобы снова появиться уже почему-то над главным корпусом.
Факт, что НИИ и Объект разрушены окончательно и бесповоротно, не оставлял сомнений. Пропала цель, пропало все, что было смыслом жизни капитана в последние несколько дней. Казалось — ложись и помирай.
— Вот тебе, м-мать, и кризис среднего возраста! Справил праздничек… — негромко, после ругани, сказал капитан.
