что он был единственным, где прогресс шагнул в далёкое будущее, из всех тех, в которых мне довелось побывать.
Но удовлетворить своё любопытство и исследовать его — мне так и не удалось. Передо мной стояли совершенно иные задачи, и с новыми технологиями как таковыми, я особо-то и не успел повзаимодействовать.
Я попал на одну из множества колонизированных планет. Отличало её то, что главным культом, развлечением и спортом там были гладиаторские бои. Да, вот такие дела, вроде бы развитое общество, а люди всё так же приходят в экстаз от вида настоящей крови и смерти, представляете? Это как если бы у нас, вместо популярных смешанных единоборств, прямо по центральному телевидению, на всю страну стали бы транслировать снафф видео.
Но «идущим на смерть», а именно так там назывался гладиатор, было стать очень почётно, и люди шли на это совершенно добровольно. Там даже был очень строгий профессиональный отбор, большинство желающих попросту отсеивалось, не найдя спонсора.
В качестве меценатов выступало как само государство, так и множество коммерческих организаций и брендов. Помню, даже у фирмы, производящей хлопья для завтрака, была своя команда.
Жили идущие на смерть, купаясь в роскоши и наслаждаясь любыми доступными удовольствиями, правда длилось это, обычно, недолго. А мне вот такие дивиденды — не доставались вовсе. Кира просто проматывала время до следующего боя. Но мне, честно говоря, на это было глубоко наплевать.
Сразу после того, как я первый раз вышел в колизей и взял в руки короткий гладиус, меня перестало волновать всё, кроме самих боёв. Я никогда не был любителем экстремальных развлечений, но первый раз посмотрев в глаза противнику, такому же новичку, как и я, ощутив, как всё моё сознание сжимается в одну единственную точку, поняв, что мне предстоит победить или умереть, на меня нахлынула настоящая эйфория.
Это сложно объяснить, и я до сих пор затрудняюсь ответить себе на вопрос: почему моя психика восприняла это именно так? Но эту и все последующие схватки я расценивал не иначе как настоящее искусство. Мне нравилось обыгрывать оппонентов, нравилось внушать им страх, нравилось, когда противник оказывался со мной на одном уровне, и на результат могла повлиять даже самая незначительная мелочь. Я упивался своим превосходством и погружался в процесс, отдавая поединку всю свою сущность и растворяясь в нём целиком.
«К чему вообще эта встреча? Ну же, верни меня обратно, я готов попытаться ещё раз!» — так я сказал Кире, когда погиб на арене впервые.
Меня, вопреки уже успевшему сформироваться инстинкту, ничуть не страшили риски пережить пытку смертью вновь. Всё чего я хотел — это снова ощутить азарт схватки, это соревнование воли двух людей. Я буквально не мог терпеть, стремясь вступить в этот танец со смертью и победить.
Тогда я впервые увидел на лице Киры выражение удивления и непонимания, граничащего с испугом. Вот почему после того, как я получил все нужные навыки, она сразу забрала меня оттуда. Позже я и сам был в ужасе от себя. Это было настолько мне несвойственно, что даже слабо верилось в реальность произошедшего.
Почему мне, главным страхом которого была смерть, так понравилась сумасшедшая пляска на самом краю пропасти? Этого я не понимаю до сих пор. Надо ли уточнять, что и до, и после, во всех иных, но не менее опасных ситуациях, я не испытывал ничего подобного? Ну если не считать той последней короткой вспышки, когда я дрался с телохранителем-двойкой.
Но что-то я ударился в рефлексию, давайте всё же вернёмся к холодному оружию. Так вот, для гладиаторов, сражающихся на арене, спонсоры могли выбрать любое оружие. Но, ожидаемо, чаще всего — это были именно мечи. И я до сих пор не ровно дышу к ним, видимо подсознательно связывая клинки с чувством эйфории, пережитой ранее.
Но вот кузнецу, ясное дело, этого знать необязательно, так что я решил просто отшутиться:
— А ты разве не в курсе? У нас, в Оси, выживают только те, кто, заходя в лифт в огромном бетонном муравейнике, всегда готовы отбиваться от местной шпаны. Она у нас там лютая, не то что тут у вас. Чай вот не пьют, а с рождения упарываются наркотой, мешая её с дешёвым портвейном. Ну а в таком деле без хорошего ножа не обойтись, сам понимаешь. Но лично я — всегда беру с собой мачете, для надёжности.
Старик расхохотался, он долго не мог успокоится, хлопая себя по бедру. Я же сохранял абсолютную невозмутимость.
— Ну, у нас, на самом деле, тоже такие кадры есть. Только вот ваших обоссаных человеческих ульев пока не строят, слава богу. Ну а если встретиться с такой шайкой на улице, то лучше, конечно, убежать. Не замкнутое же пространство, места для свободы манёвра хватает, — отсмеявшись, добродушно сказал он. — А ты, я смотрю, за словом в карман не полезешь? Так?
Я пожал плечами, обозначив улыбку, а дедок, тем временем, достал три металлических шарика и разложил их передо мной на верстаке.
— Ну, чего вылупился как баран на новые ворота? Давай, пропусти через них силу! — потребовал мастер.
— Тогда тебе придётся посмотреть на короткий мужской стриптиз, старик. Надеюсь ты не против, а то я не хочу портить одежду, — хмыкнул я и быстро скинул куртку и брюки.
Я уже выработал привычку носить рашгард и компрессионные шорты под верхней одеждой, чтобы, на всякий случай, всегда оставался дополнительный слой, который не прожжёт вуалью, после её активации. Не сверкать же какой-нибудь рандомной дыркой на заднице в случае чрезвычайной ситуации?
— Ха, лосины всё-таки носишь, шкет! Я же говорил! — не остался в долгу вредный кузнец. — Ты что, дорос до единички, а вызывать вуаль частично, только на руки, так и не научился? Позорище!
— Да как-то не успел, — буркнул я, беря в руку первый шарик и загораясь фиолетовым свечением.
— Так ты какой-то уникум, выходит? То-то я заметил, что ты слишком яркий. Встречал я двоих похожих, за время своей практики. Тоже слишком быстро по ступеням поднимались, да только вот знаешь, что с ними стало?
— Подозреваю, что оба подохли?
— А ты не такой тупой, каким мне показался при знакомстве, пацан, — это он меня, наверное,
