За воротами переминался с ноги на ногу Мазаевский начальник охраны, в своих неизменных черных очках и берете. Его союзники в здание не пустили.
– Здорово, Пиночет, – махнул ему Бес. – Пойдешь крестным? У нас с Женькой очень скоро прибавление, ха-ха.
Все знали, что Васильев, хоть и был женат, давно втюрился в дочку главного. Причем не в ее наследство, а в саму глупую курицу. Алексею было приятно позлить его.
Все знали, что старый хрыч, даже если не подавится маринованным груздем, отбросит копыта скорее рано, чем поздно – о том свидетельствовали лишних двадцать килограммов весу и нездоровый цвет лица. И тогда он, Бесфамильный, станет самым главным претендентом на престол.
Вместе они направились к возвышавшемуся над городом семиэтажному зданию с тщательно отмытыми поляризованными стеклами, где в узком кругу должен быть оглашен план северного блицкрига.
Рано утром к ним в общежитие пришел посыльный из комендатуры. Вернее, не посыльный, а посыльная. Девушка лет пятнадцати, в которой Александр узнал Дашу, одну из своих учениц. Гордая от своей миссии, с красной повязкой на рукаве, она была одной из немногих девчонок, которые посещали факультатив политических наук, организованный Богдановым, пичкавшим их диковинными терминами вроде «Талласократия» или «Хартленд». Из них, как он постоянно говорил, готовилась смена для управленческих кадров.
– Опять сборы. Уря-я! – произнес Миша, сосед по коридору, культурист, – Можно размяться! Все, блин, лучше, чем ковыряться в навозе.
Голый по пояс, с полотенцем на шее, спортсмен явно своим видом смущал девчонку.
Данилов его энтузиазма не разделял. Он помнил, как после первых дней интенсивных тренировок на сборах болели мышцы. Остальные тоже особой радости не выказывали. Все уже поняли, что гонять их будут так, что любая уборочная страда покажется отдыхом.
– И зачем нас собирают? – допытывался у Дарьи Аракин, попутно оценивая ее совсем не с точки зрения политической грамотности. – Ты не знаешь, детка?
Он все-таки был в свободном поиске, а она внешне выглядела сформировавшейся женщиной. Но Александру это решительно не понравилось. Наверно, он был ханжой, но как педагог, чувствовал свою ответственность.
– Отстань от нее, – сказал Данилов довольно резко. – Она знает не больше нашего.
К 9:00 им нужно было явиться к комендатуре. Но раз их освободили от обычных трудов, они от нечего делать пришли на полчаса раньше. На плацу перед комендатурой еще почти никого не было, когда они втроем подошли к зданию, где размещалась военная власть города.
Ополчение быстро собиралось, люди стекались со всех концов города, и за пятнадцать минут до срока на площади уже было не протолкнуться.
– Отряд, стройсь! – прозвучала команда, и охваченная броуновским движением толпа начала быстро перестраиваться в правильный прямоугольник. Каждый знал, где должна стоять его тактическая единица, его улица и район.
Ровно в девять ноль-ноль была произведена перекличка. Несколько отсутствующих получат за опоздание по шее.
Среди офицеров ополчения, стоявших перед строем, выделялся высоченный Колесников. Там же, среди фигур в камуфляже, Данилов неожиданно заметил одну в черной рясе. Когда установилась тишина, священник начал что-то читать нараспев. Тем, кто не знал церковнославянский, было понятно от силы половину слов, но звучали они торжественно, не хуже, чем латынь.
– Надеюсь, это сильное шаманство, и оно дает плюс четыре к силе, – едва слышно, как чревовещатель, прошептал Степан.
– Лучше бы хитпоинтов добавило, – так же тихо ответил Саша, когда их начали окроплять святой водой. Брызги долетали и до них, стоящих во втором ряду.
Оба замолчали, зная, что, если Богданов, который как раз вышел из здания, услышит, то рявкнет «Разговорчики!» и выставит их на посмешище.
Но отец Сергий частил по-старославянски и усердно махал кропилом, и заместитель главы города прошел вместе с ним вдоль стройных рядов. Очевидно, что он, а не атеист Демьянов санкционировал эту акцию. Возможно, Сергей Борисович разрешения не давал, а Владимир решил устроить благословение на свой страх и риск.
– Сегодня мы собрали вас здесь, – обратился к строю Богданов, взойдя на трибуну и резко повернувшись на каблуках. На лацкане у него был микрофон, громкоговоритель на столбе усиливал голос, – всех мужчин города Подгорного, находящихся в резерве. У вас ответственная задача. Я верю, что вы с ней справитесь. Конкретику сообщит старший лейтенант.
Он передал слово Колесникову, но микрофона не передавал. Тому он не понадобился. Его гремящий голос услышали в задних рядах так же хорошо, как в первом.
– Равняйсь. Смирно! С сегодняшнего дня ополчение города переводится на усиленный режим. Сегодня в восемнадцать ноль-ноль вы будете передислоцированы из Подгорного в сельские поселения. Конкретное место назначения вам объявят позже. К шестнадцати ноль-ноль необходимо явиться на склад за личным оружием и снаряжением. У меня пока все. Все свободны.
Данилов понял, что это означает. Тем ополченцам, у кого были семьи, дали время повидаться с ними перед расставанием. Вопрос, насколько долгим? В конце улицы уже стояли «Уралы», на которых вечером они поедут… судя по всему, на юг. На севере почти никаких поселений не было.
Это было очень похоже на учения. Во всяком случае, войны так не начинаются.
– Если это мобилизация, то странная, – произнес Саша, когда толпа рассосалась, а они втроем отошли на некоторое расстояние. – Почему нам не скажут всего?
– Потому что среди нас может быть крыса, – произнес Фомин. – Ладно, не забивайте голову. Предлагаю спокойно поесть. Потом такой возможности может не быть.
Ополчение получало оружие в порядке живой очереди. Спокойно, не суетясь, точно так же, как еще этим утром они получали хлеб на пунктах раздачи.
Игорь Палыч, старый отставной капитан с внешностью типичного завхоза, отомкнул тяжелую дверь. В нос Саше ударил дух машинного масла, оружейной смазки и чего-то похожего на нафталин.
– Восьмое отделение, сюда. Получите и распишитесь, – сказал интендант, показывая отпечатанную на серой бумаге ведомость.
Все трое получили по автомату АКМ, по пистолету Стечкина, пять гранат и по полному рюкзаку снаряжения, которое не стоит отдельно перечислять, но без которого в полевых буднях не обойтись, а также комплект формы по размеру. Даже Фомин получил. То же самое получили Коля Журавлев, невзрачный тип, прежняя профессия была связана с дизайном – то ли интерьеров, то ли ландшафтов (в городе он работал простым отделочником), и Тимофей – тощий прыщавый парень лет двадцати, бывший раб из лагеря Бурого. Его до сих пор отличал затравленный взгляд, но врагам он спуску давать не собирался, затаив глухую ненависть к каждому, у кого есть на теле хоть одна синяя наколка.
