Черта с два! Листоноши не сдаются!»
Он опять вскинул снайперскую винтовку и принялся стрелять – сначала по бегущим от ратуши вертухаям, потом по окнам ратуши. И тут небо закрыла тень.
Контейнер поднял голову.
Это была Лапута.
Они все-таки прилетели.
Никогда еще звук падающих бомб не был столь приятен слуху Контейнера.
Керченцы запаниковали. Как только первые термобарические бомбы уничтожили «Грады», а кумулятивные снаряды вспороли бетонные укрепления береговой обороны, защитники Керчи бросилась, кто куда. Бомбы – зажигалки с напалмом, обычные фугасы, кассетные боеприпасы – сыпались из Лапуты, словно из рога изобилия. В акватории порта всплыла брюхом вверх подводная лодка в луже горящего мазута.
Немногочисленные морские десантники все-таки добрались до берега и побежали взрывать казармы. Ополченцы атаманши Пеевой форсировали остатки крепостной стены и устроили ожесточенное добивание бегущего противника.
Появление Лапуты в небе над Керчью переломило ход сражения.
Это произошло так быстро и стремительно, что с трудом укладывалось в голове.
– Смотрите! – выкрикнул Ренькас.
К ратуше подъехал БТР, из которого выскочил человек в сером камуфляже и… неужели? Да, совершенно верно! В серебряной маске!
– Ну, на ловца и зверь бежит, – пробормотал Контейнер, приникая к прицелу.
Он поймал серый силуэт в перекрестье и мягко выбрал спуск. Боек сухо щелкнул. Бракованный капсюль. Контейнер яростно передернул затвор, но Серебряная Маска уже скрылся в ратуше. Тогда Контейнер расстрелял движок бронетранспортера – тяжелые пули триста тридцать восьмого калибра легко пробили броню, и выкрикнул:
– За ним!
Вниз по лестнице, через площадь. На бегу подобрать автомат. Контуженный охранник у ратуши? Срезать короткой очередью. Дверь? Выбить ногой. Вниз, в бункер. Еще два охранника? Два выстрела. Готово.
Дверь бункера! Открыта! Вот это удача!
Внутри все трое – Ферзь, Иван Зарубка и Человек в Серебряной Маске.
– Стоять! – гаркнул Контейнер. – Не двигаться!
Правдоруб и Ферзь замерли, оцепенев от страха, а Серебряная Маска, напротив, начал двигаться плавно и быстро, точно сгусток ртути. Контейнер трижды выстрелил ему вслед – и все три раза промахнулся. Потом в подобранном автомате закончились патроны.
«Он листоноша! – осенило Контейнера. – Никто другой не смог бы двигаться так».
– Я так понимаю, вы тот самый пресловутый Контейнер? – без тени эмоций спросил Серебряная Маска.
Ренькас и Боевой Зяблик, отставшие еще на площади – куда им угнаться за листоношей – ворвались в бункер.
– Пакуйте уродов, – сказал Контейнер, кивнув на Ферзя и Зарубку. – А с этим я сам разберусь.
Он отбросил ненужный автомат, размял плечи и двинулся к Серебряной Маске. Тот стоял и ждал.
Контейнер ударил – рукой в лицо. Ногой в пах. Оба раза – мимо. Серебряная Маска оттанцевал к выходу. Контейнер бросился за ним, молотя руками и ногами – но достал всего один раз, зато удачно, в бедро, да так, что у Маски парализовало нерв.
Чуть подволакивая ногу, Маска начал подниматься по лестнице.
Контейнер прыгнул, пытаясь поймать на удушающий захват – и попался, как мальчишка, на старый трюк, известный, как «поворот вниз».
Любому нормальному человеку такой бросок сломал бы шею. Контейнер был листоношей, поэтому выжил. И сознание потерял всего на пару секунд.
Но когда он очнулся, Человека в Серебряной Маске на лестнице уже не было.
Чуть пошатываясь, Контейнер пошел вверх.
«Почему он меня не убил, – думал он по пути. – Ведь мог. Он в несколько раз сильнее и быстрее меня. Точно – листоноша. Молодой, энергичный. Но как?! Как такое вообще возможно?»
Когда Контейнер вышел в холл ратуши, снаружи раздался звук мотора.
«Черт! Какой же я дурак! – выругал себя листоноша. – Бронетранспортер я расстрелял, а “Чайку”?»
Контейнер выскочил на улицу – и увидел лишь столб пыли за уезжающим лимузином.
Листоноша сел и вытер лицо рукой. Все было кончено. И война, и погоня. Войну он выиграл, а погоню – проиграл.
На площадь въехала атаманша Пеева на белом коне в окружении пеших и конных повстанцев. В небе по-прежнему висела Лапута. Из подвала Ренькас и Олька выводили связанных лидеров Союза Вольных Городов Крыма, и среди них изрядно потрепанных Ферзя и Зарубку.
– Кончено? – спросила атаманша Пеева.
– Кончено, – подтвердил листоноша.
В самолете, в отличие от вездехода, окна были, и Бандерольке, стиснутой со всех сторон друзьями, видно было: они приближаются к родному острову. Вот закончилась – в мгновение ока! – степь, перед ней промелькнули леса средней полосы, вот проскочили полоску тростников под Херсоном, и Бандерольке показалось, что она видит Острог, и что из-за стен города машут вслед самолету. Именно показалось – конечно, жители не успели бы заметить промелькнувший вперед собственного звука треугольный призрак.
Но вот впереди распахнуло объятия негостеприимное Черное море, ярко-синее, в барашках волн, и Бандеролька скомандовала:
– Курс на Керчь.
Там должен быть Контейнер и друзья.
Ялтинская яйла понеслась под поджарым брюхом самолета, и Бандеролька провалилась в воспоминания, и нестерпимо громко запела губная гармошка, слышная только ей.
…Пошта. Молодой, наглый, задорный друг, просто друг – до последних месяцев. Смысл жизни, единственный настоящий человек в веренице одинаковых призраков, вспышки счастья в одинаковой бездумности дней. Наверное, только прочитав его дневник, Бандеролька поняла любимого и самого себя – детей, не знавших родителей, детей, призванных служить человечеству, осознающих свое предназначение.
Они всегда – сколько помнили себя – не сомневались в выборе наставников. Они страдали физически и морально, они отказывались от жизни – в пользу служения Человечеству.
Они не могли быть по-настоящему счастливы. У них не могло быть семьи и детей, у них не могло быть цели в жизни, кроме данного свыше Долга.
И это было правильно.
За это гибли друзья. За это отдал жизнь Пошта.
Кто-то должен жертвовать, но почему, о древние боги, почему жертвовать пришлось Поште и Бандерольке?!
А сколько их сгинуло бесславно – молодых и не очень, и вовсе детей, не понимающих, чем рискуют, не видящих пропасти под ногами, не различающих тьмы за пределами последнего шага?
Скольких пришлось похоронить, и не было времени оплакать – как нет его сейчас.
Что-то сломалось в Бандерольке.
Оно должно было хрустнуть и надломиться раньше – после череды смертей и предательств, потерь без обретений и обретений – с новыми потерями. Раз за разом переворачивался мир, выбивая почву из-под ног, раз за разом уходили наставники и любимые, но Бандеролька, даже став главой клана, не сутулилась под гнетом ответственности. Она оставалась собой – смешливой и не очень серьезной. Доверяющей старшим и опытным, но недоверчивой.
