Надо.
Определенно.
Воздух кислый и тягучий, его приходится глотать. По телу прокатилась волна озноба. Откуда-то изнутри поднялись страх и дурнота, и желание вернуться. Но Ирграм стиснул зубы.
Куда ему возвращаться?
Вернее, с чем?
— Возьмите, — жрец протянул шкатулку, в которой обнаружилась круглая бусина на нити столь тонкой, что не сразу удалось подцепить её. Жрец надел бусину и убрал её. — Прижмите к коже, скоро станет легче.
И прочие-то подходили к нему.
Бусины?
Нет, это не Слеза неба. Другой камень. Нефрит? Или сердолик? Или еще что-то? Так не определить. Бусина кажется мутной, но стоит прикоснуться, и внутри вспыхивает искра. А камень нагревается.
— Что это?
— Благословение, — жрец не торопит, позволяет разглядеть, он спокоен и даже насмешлив. — Детям Цапли тяжело вдали от дома. Это помогает.
— И надолго его хватит?
— Месяца на два.
— Нить тонкая.
Ирграм с трудом просунул в петлю голову. Бусина скользнула под одежду, опалив жаром все тело. И дышать стало легче. В самом деле, что это он?
Солнце иное.
Трава.
Еще жуков сличить осталось, чтоб уж точно убедиться.
— Не порвется, — жрец тронул жеребца пятками. — А вот снять могут. Так что береги.
Ирграм прощупал бусину под одеждой. На языке крутились вопросы, множество вопросов, но что-то подсказывало, что ответы получить будет непросто.
Поэтому он просто подобрал поводья.
Будет еще время.
Глава 42
Такхвар шел к деревне.
Миха наблюдал. И новоявленный барон тоже. И Ица, привычно забравшийся на дерево, где он, похоже, чувствовал себя в безопасности.
— Все равно ему не верю, — проворчал Джер, потирая бок, на котором, сквозь лохмотья виднелась кожа, украшенная россыпью характерных красных пятен.
Сам виноват.
Миха предупреждал, что не стоит в заросли соваться. А что их баронство решили, будто умнее прочих, так пусть теперь расплачивается. Местная крапива росла хоть мелкой, но на диво жгучей. Миху и то пробрало, а ведь у него шкура — не чета человеческой.
— И что предлагаешь?
Вот старик остановился так, чтобы видно его было, и помахал рукой.
Пристрелят?
Самое разумное, к слову. Оборванцы, которые из леса выходят, вряд ли могут рассчитывать на гостеприимство.
— Не знаю, — Джер поджал губы и зашипел.
Ожоги украшали и руки, и шею, и даже лицу досталось.
— И я не знаю.
— И ты так спокоен?
Миха пожал плечами. А чего нервничать? Место хорошее. Село, если не как на ладони, то все одно видно неплохо. Коль начнется суета, Миха заметит.
И уйти успеет.
В лес.
А там родные почти болота, по которым собаки не пройдут, если вдруг вздумается кому по следу собак пускать. Правда, что дальше делать, он не представлял, но здраво рассудил, что потом разберется.
— Вернемся домой, прикажу его выпороть, — поделился Джер, ерзая.
— За что?
— За дерзость!
— Тогда да, веский повод, — кивнул Миха.
— Издеваешься?
— Поротый человек всегда служит вернее. Он же ж понимает, что это за дело и для его пользы.
Джер отвернулся и затих. Правда, надолго его не хватило.
— А если его убьют?
— Тогда пороть будет некого, — отозвался Миха, прислушиваясь.
Лаяли собаки. И голоса человеческие тоже доносились, но издалека и разобрать, о чем там говорят или спорят, было сложно.
— А если нас убьют?
— Тогда пороть будет некому.
— Все-таки издеваешься, — Джер приподнялся из кустов. — Вот и тебя прикажу выпороть!
— Тогда я сам тебя выпорю.
— Клятва не позволит, — мальчишка поглядел свысока. — Ты меня обещался охранять и беречь.
— Я бережно. И заметь, исключительно в воспитательных целях. А воспитывать тебя я тоже обещался.
Джер лег.
И нахмурился. Глядел он с укором, мол, как это целого барона пороть можно.
— Я вообще лишен сословных предрассудков, — на всякий случай предупредил Миха.
— Дикари так говорить не должны!
— Со многими ты знаком?
— С тобой, — Джер подавил вздох. — И вот с ним.
Он ткнул пальцем куда-то вверх, поскольку разглядеть Ицу было невозможно. Даже Миха лишь ощущал присутствие мальца.
— Вы неправильные дикари.
— Не переживай, — Миха потрепал парня по макушке. — Какие твои годы. Вырастешь и найдешь себе правильных.
Ждать было муторно.
Но если до сих пор ничего не произошло, то это скорее хорошо? Или наоборот? Миха испытывал преогромное желание самому наведаться в деревню.
Ждать же…
Ждать.
Время ползло. Привычно звенели комары. Вздыхал и возился рядом Джер, потом, успокоившись, вовсе уснул, сунув под щеку ладони. Затренькала в ветвях птица. Где-то совсем близко качнулись ветви, потревоженные зверем. И Дикарь вскинулся было, но тут же улегся. Зверь был мелким и шустрым, на такого охотиться — лишь время терять.
Ждать.
Миха и сам не заметил, как провалился в знакомую уже полудрему, когда часть сознания сохраняет ясность, позволяя контролировать происходящее вокруг, а другая часть плывет.
Куда?
Куда-то туда, далеко, в жизнь, Михой позабытую. Там, в этой жизни, он был счастлив? Или не был? Мутное все. Точно, мутное.
Дом.
Огромный какой. Серый. Окна. Свет. Это его дом? Люди вокруг. Суета. Шум. Запахи, заставляющие Дикаря морщится. Чей-то голос.
— Миха! Ты что, уснул? Хватит уже, сколько можно.
Смех.
Женский. И снова запах, на сей раз цветочный и мягкий. Миха даже знал название этого цветка, но оно, как многое другое, вылетело из головы. Такое тоже случается.
Он просыпается резко, как раз в тот момент, когда из деревни выходят люди. И память опять ускользает, оставив чувство легкого сожаления. Может, потом, в другой раз, и получится увидеть больше или хотя бы что-то конкретное.
Правда, Миха не уверен, надо ли оно. То, что было, не вернется. А сожалеть?
Он подобрался.
Такхвар шел первым. И судя по тому, что лохмотья его сменились простым, но все-таки целым, платьем, визит можно было считать удавшимся.
Вот только для всех ли?
Миха пристально вглядывался в людей.
Вот крепкий кряжистый старик держится за правым плечом Такхвара. А за ним — еще трое, по виду сыновья. Один с копьем, другой несет топор.
Много это?
Мало?
Собак нет. Хороший признак или спугнуть опасаются?
Такхвар не выглядит пленником, скорее уж он расправил плечи и держится весьма по-хозяйски. И что это значит? Ничего. Он умен, но и умного можно обмануть.
Или не обмануть.
Клятва? А сколько ей веры? Да и любую при должном умении обмануть можно. Люди подходили ближе и надо было что-то решать.
Что?
— Сиди, — рявкнул Миха и руку на плечо положил, а то ведь станется с барона навстречу рвануть, позабывши про всякое недоверие. Близость воды и нормальной еды она такая, напрочь благоразумие отключает. Даже когда оно изначально имеется.
— Господин барон, — Такхвар остановился в десятке шагов от опушки и поднял руки. — Выходите. Здесь безопасно. Клянусь в том силой и жизнью.
— Правда, — отозвался откуда-то сверху Ица. — Клятва.
И Миха что-то этакое шкурой ощутил. Мир в очередной раз напомнил, что тут словами бросаться не след. Но сомнения остались.
— Господин Дикарь, — Такхвар не сделал и шагу, и когда один из парней, за ним стоявших, что-то сказал тихо, лишь покачал головой. — Поверьте, вас встретят достойно. Воду греют. Печи разжигают. Женщины пекут лепешки и не только их.
Рот наполнился слюной.
Лепешки.
Хлеб.
Да Миха вечность хлеба не ел! Вспомнилась вдруг черная горбушка, с ноздреватой сладковатой мякотью. Крупная соль. Кефирчик. В животе протяжно заурчало. Живот мог, конечно, и гадюк потерпеть. Но от хлеба точно не отказался бы.
— Клянусь, что не злоумышляю против моего господина, — громко произнес старик и поклонился. А следом и остальные.
И вновь повеяло, словно холодком по хребту.
