Миха опять макнул. И снова, посоветовал:
— Пей. Вода помогает.
В общем, вода ли помогла или так, обстоятельства, но спустя четверть часа Джер и вправду пил, жажно, крупными глотками. По волосам его, по одежде стекала вода. Лицо было бледным, он и не говорил-то, икал, что, впрочем, не мешало пить.
— А еще бароном назвался, — Миха подал руку, и мальчишка уцепился за нее. Поднялся он не с первой попытки, но сумел-таки. Только опять икнул.
Но не стошнило.
— Я…
— Ты, — Миха отер рукавом воду с баронской физии. — Думай в следующий раз. Сам.
Джер попытался было кивнуть, но едва не упал.
— Это… то… я… не хотел.
— Верю, — Миха подхватил бедолагу, не позволив нанести урон баронской чести.
Откормить его бы надо, а то никакой солидности.
— Она ж сама… и все смотрели.
— И будут смотреть. Всегда. Ты ж барон.
— Неудобно отказываться было.
— Зато блевать удобно, — согласился Миха, волоча несчастного к дому. Барон ногами перебирал, старался, но тело его, отравленное алкоголем, слушалось плохо. — Думать надо о себе, а не о том, что там и кто о тебе подумает.
Оратор из него, конечно, хреноватый, но мысль Миха в целом донес.
— Я… б-больше не буду! — пообещал барон и зевнул во всю пасть. — Поспать бы.
— Поспишь. Эй, — Миха обернулся, но девки не было.
И никого не было.
Улица опустела, только тощая псина старательно царапала пыльную землю. Вот ведь. Ну ничего, деревня такая, что не заблудишься.
Барона Миха усадил на лавку, из-под которой высунулась косматая голова Ицы.
— И ты тут, — Миха потрепал мальчонку по вихрам. — И правильно.
Ица выглядел грязным, косматым, но вполне довольным жизнью. Выбравшись из-под лавки, он озабоченно ткнул в барона пальцем.
— Пить не умеет, — пояснил Миха. — Ничего, к завтрему отойдет. И сам не рад будет, что пил.
Если Миха что и помнил из той, своей жизни, так это то, что похмелье — на диво неприятная штука. Вот и барону предстояло ощутить на себе всю его мощь. Пока же мальчишка сгорбился и сгреб Ицу.
— Теплый, — сказал он. — Сиди уже. Со мной не обидят.
И снова зевнул.
— Я же ж барон как-никак…
Это он сказал, забираясь на лавку с ногами. Ица лишь вздохнул.
— Ум. Нет, — сказал он.
— Никакого, — согласился Миха. — Пригляди за этим… бароном, чтоб его. Пойду поищу, где переночевать можем.
Сперва он собирался вернуться в дом, но народ гулял. К чему мешать людям? Благо, рядом стоял сарай. Крепкий. Теплый. И если внизу вздыхали коровы, копошились в грязи свиньи да тоненько жалобно блеяли овцы, то наверху лежали вязки старого прошлогоднего сена и тюки соломы. Было их немного, но для ночевки хватит.
Миха вернулся к лавке и поднял спящего мальчишку.
Точно откормить надо, этакого барона любая коза затопчет.
— Идем, — сказал он Ице. — Надеюсь, ты поел?
Тот молча вытащил из-под драной рубахи лепешку, которую протянул Михе.
— Спасибо. Сам ешь, я как-нибудь.
Ица покачал головой.
— Надо, — сказал он и потянул носом воздух. — Плохо. Тут.
— Уходить надо?
Пацаненок задумался, но покачал головой.
— След. Найдут.
Понятно.
— Тут. Встреч.
— Встречу, — пообещал Миха, закидывая барона на плечо. — Уж я всех встречу.
Мальчишек он устроил, распотрошив тюк соломы. Та слабо пахла плесенью, кололась, но была легкой и теплой. А уж драное одеяло, обнаруженное здесь же, на чердаке, и вовсе дало понять, что жизнь понемногу налаживается.
— Такхвар с ними?
— Нет. Не он. Не другой. Не тот, что слово, — Ица задумался. Он жевал лепешку медленно и пальцами шевелил, явно пытаясь выбрать нужные слова. — Слово дать. Не он. Не его кровь. Другой.
— То есть, не староста? Не тот, который тут главный?
— Да!
— А его кровь в смысле сын?
— Да! Один. Два. Три нет.
— Два сына, а третий нет?
Кивок. И сосредоточенное выражение лица.
— Они. Думать я не знай. Слово не знай. Говорить. Ты спать. Он спать. Старый спать. Отец спать. Всех бить. Звать кого. Тот бить. Палить. Много. Беда.
Ица развел руками, явно не способный сказать больше.
— Что ж, — Миха засунул в рот последний кусок и зажмурился. — Хрен им, а не палить. Обождем.
Оружия бы еще.
Хоть какого-нибудь.
У стены обнаружились вилы, которые, конечно, выглядели грозно, но Миха сомневался, что с них будет много толку. А вот топор порадовал. С топором всяко лучше, чем без.
На улице стемнело.
В доме еще гуляли, но постепенно народ расходился.
— Дикарь? — этого человека Миха узнал сразу и молча выступил из темноты. — Барон с тобой?
— Со мной.
От Такхвара пахло кислой брагой, но хмельным он не выглядел.
— Гости, — счел нужным предупредить Миха. — Будут.
— Уверен?
— Нет.
Но с топором не расстанется. Он с этим топором можно сказать сроднился уже.
— Староста не может предать. Клятва его крепко связала.
— Только его. И сыновей. Двух. Вроде как.
— Стар, стало быть, — Такхвар понял сразу. — То-то ушел. Рыбку ловить. Чтоб, стало быть, с утра всех ушицей порадовать.
Он добавил пару слов, выражавших всю глубину испытываемого разочарования. А Миха запомнил. Что сказать, мир такой. Иногда и выразиться охота, а это тоже надо делать умеючи.
— Надо упредить. Хотя… — Такхвар оглянулся.
— Перебрали?
— На радостях, — он потер шею и мотнул головой. А потом развернулся и сунул в рот два пальца. По телу прошла судорога. Но Такхвар устоял.
Миха не мешался.
И верно. Вряд ли здешние мужики так уж всерьез обрадовались появлению молодого барона. Начальство, оно ведь чем дальше, тем лучше. И сомнительно, чтоб в здешних местах иначе было. А потому пить бы мужики пили, но осторожно.
Ситуацию понимая.
А вот все одно упились. Почему? Не оттого ли, что в брагу добавили какой пакости? Миха, соберись он родного папашу к местным богам отправить, всяко озаботился бы, чтоб сей папаша пребывал в состоянии, для упокоения подходящем.
— Так-то лучше, — Такхвар вытер рот рукавом и икнул. — А я смотрю, какая-то брага горьковатая. Я-то почти и не пил, а все одно ведет.
Он отряхнулся совершенно по-собачьи и сказал:
— Оружие?
Миха молча топор поднял.
— Погоди, тут было.
Такхвар тенью скользнул в хату. Отсутствовал недолго, а вернувшись, сунул Михе в руки широкий короткий клинок. Да и себя не обидел.
— Барон где?
— Спит.
И вряд ли проснется в ближайшее время.
— Тогда ждем.
Ждать пришлось долго.
Глава 44
Дикарь встрепенулся, выдернув из полудремы.
Ночь.
Уже не та, тягучая, что бывает ближе к полуночи. Напротив. Небо серело и эта стылая серость затопила деревню. В ней-то вдруг растворились тени, и все вокруг казалось таким ненастоящим, блеклым, что Миха ущипнул себя.
Молча открыл глаза Такхвар.
Глянул вопросительно.
А на краю деревни разразился судорожным лаем кобель. Правда, тотчас захлебнулся. Жалко псинку.
— Идут, — одними губами прошептал старик.
Миха согласился. Пусть даже ни он, ни дикарь в нем не ощущали пока близости чужаков, но сомнений не оставалось: и вправду идут.
Не через ворота.
На воротах дремлет стража, пусть обленившаяся, попривыкшая к безопасному житию и, быть может, вовсе полагающая, что в сторожении этом нет никакого смысла.
Нет, должен быть иной путь.
Для своих.
Миха взглядом указал на сарай. Барончик все еще спал. И Миха даже уловил сопение его, причмокивание и прихрапывание. Пускай. От мальца пользы немного. Под ноги не лезет – уже хорошо.
Миха тенью соскользнул к стене.
Куда?
Направо? Налево?
Заворочался пес во дворе, поднял сонную голову, но тут же уронил на лапы.
Или ждать? Можно. Только не здесь.
И Миха ловко вскарабкался на крышу, лег, сродняясь с темною соломой. Та прогнулась под тяжестью веса, грозя вовсе обвалиться, но вроде держала.
