– Вперёд! Ура! – заорал я, побежал, вихляя, так быстро, как мог.
– Ура! Ура-а!
Овраг весь озарился вспышками выстрелов, нам навстречу стали выбегать из оврага немцы. По ним с флангов ударили наши пулемёты, косоприцельным огнём прикрывая нас, заставляя немцев прятаться. Всё-таки отличная штука ДШК – при попадании его пули враг сразу выбывал из строя – я видел, как немцам отрывало руки и головы. Красота, в смысле жуть! Начали рваться мины нашего миномёта, но пока бесполезно, ничего, пристреляются.
Я бежал впереди всех. С такой скоростью, с какой в школе и на 60 метров не бегал. И это в броне, с оружием, с раненой ногой! Три сотни метров пробежал за несколько секунд (ну, мне так показалось). Но тут как на стену нарвался – дыхания не хватило. Ушел на землю кувырком, встал на колено, дал несколько очередей в немцев. Конечно, ни в кого не попал – ствол гулял туда-сюда вслед за вздохами-выдохами. Ещё перекат, перезарядил автомат, вскочил, побежал змейкой, но уже не так резво, держа автомат на линии прицеливания, постреливая, падая, перекатываясь.
Получился встречный бой. Я читал, что это самый сложный из видов боя. Мы атаковали, и немцы тоже атаковали. Их больше, а у нас – самозарядные винтовки. Это в кино у немцев сплошь автоматы. А у этих – такие же винтовки, как и у всех – после каждого выстрела надо «передёргивать». На ходу стрелять из такой невозможно. В большей плотности огня было наше преимущество, и мы его реализовали – со всех сторон раздались крики:
– Атас! Атас!
Я упал, выхватил гранату, перекатился, взвёл, ударил о землю, приподнялся и кинул со всей силы. Серия гранатных взрывов прогромыхала впереди. Вскочил, побежал опять вперёд.
Немцы залегли, отстреливались. Мои ребята перекатами сближались с ними. Из оврага взревели моторы – танки!
– Пэтээр! Занять позицию! Танки! – закричал я, приподнявшись из ложбинки, в которую нырнул, чтобы сменить рожок. – Рота! Обходим танки с флангов!
Я сделал ещё один рывок, упал за кочку. Я просто задыхался, дышал глубоко, до боли в груди. Услышал грохот выстрела ПТР, тут же ещё один выглянул. Как я и хотел – ребята ударили в днище, на метр возвышавшееся над землёй. Но танк продолжал, ревя, ползти вверх. На его броне сверкали рикошеты ДШК, подобно вспышкам электросварки. Ещё один сдвоенный залп ПТР – рев танкового мотора резко оборвался, он стал сползать вниз.
– Ура! – взревел я, вскочил, кувыркнулся влево, опять вскочил, побежал вправо, опять влево, увидел немца, плюхнулся на живот, дал в него три коротких очереди, перекатился, побежал прямо на танк. Достал на ходу ампулу, метнул её в танк, от которого виден остался только кусочек ствола, упал, кинул туда же гранату, лег на спину, оглянувшись. А позади меня кипел рукопашный бой. Немцы, поняв бесперспективность сидения в овраге под падающими на голову минами и рвущими их очередями ДШК, пошли на сближение, на прорыв. Мелькали руки-ноги, приклады. План атаки срывался. Придётся опять самому, спасая бой.
Я побежал прямо на пологий спуск, по которому пытался выехать танк. Ух, ё! Ещё один! Уткнулся в корму первому, горящему, дергался, выбрасывая столб чёрного выхлопа. И с десяток немцев вокруг. Губы мои поползли вверх и вниз, я почувствовал, что оскаливаюсь по-волчьи, глотка сама изрыгнула звериный рёв.
Как заведённый я выдёргивал гранаты, приводил их к бою, швырял в овраг. Семь! Семь гранат раскидали немцев, овраг передо мной был очищен. Только танк ещё ревел.
Я добежал до обрыва оврага, упал на краю, стал обстреливать кусты в овраге, на любое шевеление отвечая очередью.
– Атас! – прокричал кто-то рядом сипло, загнанно.
– Ампулы есть? – крикнул я бойцу.
Он посмотрел на меня безумным, невидящим взглядом, продолжая взводить гранату.
– Ампулы есть? – я подскочил к нему, встряхнул. Боец закивал, пододвинул противогазную сумку. Два шара. Не побоялся. А расколются друг о друга? А! Не до этого! Не об это надо думать! Схватил оба шара, кинул один за другим в отползавший танк – отцепился? Опоздал – запылал, как пионерский костёр!
По одному, по двое подбегали обезумевшие после рукопашной бойцы, закидывали овраг гранатами, шарами. Овраг пылал, ничего там уже не могло уцелеть, но никто не слышал меня, не слушал. Я тормошил их, орал:
– Хватит! Хватит!
Только когда кончились гранаты, взгляды стали более-менее осмысленными.
– Дальше надо, на запад!
Но гранат уже не было. Надо было преследовать врага, но около меня была только дюжина запаленных, тяжело дышащих бойцов.
– Занять оборону! Взводные, ко мне!
Один. Только один взводный уцелел. Он устало смотрел на меня.
– Занять оборону! Пулемёты и ПТР поставь здесь и там, миномёту – огонь перенести вглубь оврага. Раненых – в тыл! Ясно?
Он кивнул. Нормально. А где Кадет? Мельник? Кадет перевязывает себе руку, бледный, посиневшие губы трясутся.
– Перевяжешься, дуй к комбату. Доложишь, что атака отбита с превосходящими потерями для врага. Сожгли два танка. Понял?
Миша закивал, закусив губы. Глаза влажные, красные. Ранение – это больно. Похоже, что штыком его в предплечье зацепили.
– У тебя же автомат, как ты его подпустил так близко?
– Патроны кончились, не успел перезарядить. Из пистолета пришлось отстреливаться.
Понятно. А где же Мельник? Побежал его искать. Навстречу бежал, пригнувшись, бронебойщик. Один с двумя «удочками». А, вон остальные трое – перебегают с места на место с ТТ в руках – немцев добивают, ещё с десяток бойцов перевязывают кто себя, кто других раненых. Молодцы! А вот и санитары! От посёлка бежали три девчушки с носилками и большими сумками с красным крестом.
Мельника я едва нашел. Даже пробежал мимо шагов на пять, но потом моё сознание меня остановило и заставило вернуться. Что? Что кольнуло подсознание? А, вот – блеск оптики винтовки Мельника! А где же он сам? Я отшвырнул труп немецкого унтера, а под ним – Мельник. Не повезло моему снайперу нарваться на упёртого унтера, да ещё с МП-38 в руках. Лицо Мельника было в крови, сквозное ранение плеча, несколько пуль в броннике, одна – в бедре. Косой очередью унтер срезал Мельника, а потом, видимо, решил добить. Чем его Мельник успокоил? Грудь унтера разворочена, ТТ валяется рядом – Мельник стрелял в упор, похоже, ещё и в лицо немцу зубами вцепился.
Самая серьёзная рана – простреленная нога. Кровь вялыми толчками вытекает из раны – артерия перебита? Не теряя времени, тесаком Мельника располосовал его штанину, передавил пальцами артерию. Этим же тесаком отрезал портупею немца, подтянул к себе, перетянул ногу. Кровь перестала течь, но вытекло её и так уже, как из пробитого бидона. И пуля в ноге осталась. Кость хоть цела?
