Не было в этом «арр» привычной его злобы. Он как буд-то бы говорил о вчерашней погоде.
Заяц: Чего?!
Заяц хотел поблагодарить обезьяну за своё спасение, но понял, что сейчас не место и не время, да и сил нет на лишние слова. «Он что-то важное хочет сказать мне! Он только не знает как! А может… может он показать чего хочет?»
Заяц: Что? Как ты проник в этот… якобы перекрытый город? Как ты здесь оказался? Как выбраться? Выход? Свобода? Знаешь? Где?
Йети: Арр! Арр! Пойду гулять! Арр!
Заяц: Куда гулять? Где?
Йети: Гулятьарррр! Арр! Можно! Там – неможно!
«Какой-то детский набор слов! «Гулять»? Куда гулять? «Можно, неможно»!? Лапой покажи!»
Заяц: Лапой покажи! Куда гулять можно?
Йети: Туда можно!
Йети показал, куда «можно гулять», но понятнее не стало. «Мы ж туда и идём! Нет, не получится. Ничего ты из него такого не выбьешь!»
Заяц: Идём уж, ладно! Куда-нибудь придём.
Йети: Можно. Арр! Можно!
VIII
То и дело взгляд зайца встречался с глазами обречённых полумертвецов. Поломанные, разорванные, залитые кровью они лежали в его лапах, стонали воздыханием, дышали стоном, кое-кто хватался за его штанину бессильной хваткой, кое-кто другой пытался ударить его культёй. Они умирали. Их таких тут было три десятка.
Несколько минут всего потребовалось йети. Всего несколько минут на то, что б сотворить такое. Он рванул от зайца и дальше почти до самого храма бежал, «расчищая» путь. Потом он повернул назад к зайцу, добивая на пути ещё недобитых. Некоторых, как видно теперь, он так и не добил. «Вот они! Вот они!»
Перешагивая через тела, заяц тихо ненавидел себя, своё положение, свою слабость, но больше всего он ненавидел его – йети. Глаза умирающих как буд-то молили его: «убей!» «Убей! Отомсти за нас!» И, о, заяц хотел его убить! Теперь хотел! «Это чудовище! Это пугало лесное!» Он не знал ещё как, но держал теперь эту ненависть на кончике восприятия, на активной части мозгов, на острие каждой своей стрелы. «Убью. Убью! Надо убить. Надо! Надо убить потому, что… потому, что вот это всё! Вот каждый из них! Вот это! ЭТО! И ЭТО! Нельзя такое делать ни с кем! Никогда! Ни по каким причинам!
Чудовище – убить.
Убить!»
Но легче решить, чем сделать. Обезьяна шла рядом, ещё и поддерживала зайца! Чувствовала каждое его движение, и как на волнах морских подхватывала его, давая на себя облокотиться. Йети без слов понял, что заяц хромает. Он чувствует. «Он чувствует физическое. Это очень «физическое» существо! Никакая мысль его не отвлекает! Никакая абстрация! Он в них не существует, «не преломляется». Нет, всё-таки это дегенерат! Только он не родился им. Он стал им. Как? Почему? Он, конечно же, не скажет. Он вряд ли и знает! Сейчас, идя с ним в ногу, дыша одним воздухом, одним туманом, я даже хотел бы его… простить? Да, я хотел бы его жалеть. Но я не опускаю больше взгляд! Я боюсь встречаться с ними взглядом! Да, Я БОЮСЬ! Я боюсь даже смотреть на то, что ты сделал! Иных выворачивает от одного вида таких изувечий, а ты! Ты же ничего не чувствуешь! Трава! Ты идёшь по траве… туда, где «гулять можно», гулять! Что ты такое, йети?! Зачем ты убиваешь их?»
После очередной серии фанфар и фейерверков, змеёй пролетевших через весь город, наступила обманчивая тишина. Условное кольцо рогатого народа снова начало сжиматься вокруг зайца. Он слышал как растёт и ширится толпа, идущая за ним и йети. Они держат дистанцию. Обходят с двух сторон, не дают свернуть. «Куда они ведут нас? Ведь ведут же?». Улица косит на метров 60 и плавно сливается с одной из двух улиц большого креста. «А там и до центра – всего ничего. Там же и храм 7-ого война. Там видать и будет главная ловушка для йети. Поделом ему! Заслужил свою смерть! Если я должен собой пожертвовать, я… я приведу его туда. Будет вам отмщение! Будет вам…»
Ударил храмовый колокол! (По ощущению – очень близко! «Не может быть так близко!») «БЕ-ЭЭЭЭЭЭЭ!», заорал кто-то, и снова ударили в колокол. «Кажется – это один и тот же козёл! Тот, что вопит! Он же и бьёт. Вопит, размахиваясь молотом! Вот сейчас опять будет! Сейчас!»
Некто с молотом: БЕ-ЭЭЭЭЭЭ!
И прогремел удар. Ещё один. Ещё один. Ещё один. Ещё. И ещё. Всего 7 раз. Как и должно по обычаю. «Но что это значит? Это вызов? Вызов 7-ого воина, как в сказке? А что йети? Он вроде бы… никак и не реагирует! «Стучат и стучат!» Ему-то что!? Может для меня стучат? Я тоже не понимаю. Может для этих? Они кажется остановились. Ну понятно! Дело сделано! Нам теперь уже некуда сворачивать. Мы окружены плотно.»
Преодолели плавный переход, вошли на улицу креста – скоро и храм станет виден. Отсюда зайцу будет полегче – и верёвок много от столба к столбу, и натянуты они как тетива, как струны. «Теперь точно как на казнь плетёмся! Со всеми удобствами! Эх!»
Раздался глухой удар и лёгкая вибрация – «он бросил молот».
Некто, бросивший молот: ЭЭЭЭЭЙ! БЭЭЭЭЭЙ! ЙЕТИ! ЭЙ, ЙЕТИ? СЛЫШИШЬ МЕНЯ? А БЕ БЭ? УЗНАЁШЬ, БЭ? УЗНАЁШЬ?!
«Не уж то муфлон? Крик-то знакомый! Да вот уже и силуэт знакомый! И ещё этот…»
Ещё один знакомый взгляд поймал на себе заяц. Там же у храма стоял старейшина. «Тот самый». Кажется он поднял лапу. «Приветствует» – так же, как и в прошлый раз. Заяц не ответил ему, отвёл глаз в сторону.
До храма оставалось метров 50. Туман понемногу сходил. Темнело.
Йети остановился. Он вслушивается. А муфлон («теперь уже точно он»), продолжает вопить:
Муфлон: ЙЕТИ!! УЗНАЁШЬ МЕНЯ?! А БЭ? УЗНАЁШЬ, БЭ?! ЭТО Я, ЙЕТИ! Я! Я, ТВОЮ МАТЬ УБИВШИЙ! ВОТ ОН Я, БЭ! Я УНИЧТОЖИЛ ТВОЮ ЖИЗНЬ – Я ЗАБРАЛ ТВОЙ ДОМ, Я УБИЛ ТВОЮ МАТЬ! Я, БЭЭЭ! Я, И ТОЛЬКО Я – ТВОЙ ВРАГ, БЭ! ИДИ ЖЕ СЮДА, ЙЕТИ! ВОТ ОН Я, БЕЗОРУЖНЫЙ! КАК И ПОКЛЯЛСЯ! КАК И ПОКЛЯЛСЯ, БЭ!!!
«ААААААААААРРРРРРР!!!», наконец заорал йети и ринулся на муфлона с широко раскинутыми лапами; он был красный от крови, весь в слепленной мокрой шерсти, напоминающей шипы. Перед ним расступался туман, за ним поднималась пыль.
Заяц хотел крикнуть йети: «не беги, не надо, он провоцирует тебя, неужели ты не понимаешь?!» Хотел крикнуть, но… расстерялся. Запутался и в чувствах, и в намерениях. Муфлон кричал на имперском (потому, что только его по всей видимости понимал йети). Само собой, заяц понял каждое слово, но сложить их в общий сюжет уже не смог – просто не успел, не хватило времени. Хотел-таки крикнуть «остановись»,
