Человек замер в растерянности. Скелет заметил у него в руке нож.
– Брось. Уж коли я заметил тебя, оружие тебе не поможет.
Оценивая свое положение, бродяга не двигался. Вдруг он улыбнулся. Сакена уловил его взгляд и быстро обернулся. Удар пришелся мимо – топор бессильно врубился в камень. Философ схватил нападавшего за руку. Увидев холодные, жесткие пальцы скелета, сомкнувшиеся на запястье, человек вскрикнул и от неожиданности выронил оружие. Сакена оттолкнул его и обернулся к его приятелю с ножом. Бродяга был уже совсем рядом. Размахнувшись, он ударил философа в грудь. Для любого существа подобная рана оказался бы смертельной, но у скелета лезвие прошло между ребер, не причинив никакого вреда. Забыв вытащить нож, человек в суеверном страхе отшатнулся. Сакена отступил, глядя на людей. Потеряв оружие, они стояли в нерешительности.
– Кто вы такие?
– Верторцы, – нехотя ответил первый.
– Вы хорошо деретесь, но забываете, что перед вами не человек. С такими, как я, нужна другая тактика, – Сакена извлек из ребер длинный нож и отбросил его в сторону.
Хозяин ножа хотел было поднять клинок, но философ предупредил его:
– Не надо. Если бы я хотел, чтобы вы взяли оружие, я бы сам подал его вам. А пока пусть лежит.
Человек пренебрежительно пожал плечами, но, помня короткую неудачную схватку, все же остался на месте.
– Скажите, все верторцы отличаются подобной агрессивностью?
Обладатель топора опустился на камень:
– К сожалению, не все.
– Хотите прогнать нас отсюда?
– Как не хотеть!
Сакена покачал головой, тоже присел:
– Зачем вам делать это? Зачем вам вообще нужны эти земли? Вас все равно мало, и они вам не впрок.
– Это уж не ваше дело решать, что нам надо, а чего нет.
– Как философу, мне непонятен мотив, подвигший вас с лордом Толокампом идти на войну.
– Мы защищаем отчизну.
– Что? Отчизну? – Сакена рассмеялся. – Но ответьте, что такое отчизна?
– Наши дома, семьи…
– Подождите, дом – это дом, семья – это семья. Какая же тут отчизна? Что это? Только слово. Не более. Согласен, слово довольно весомое, но лишь оттого, что такие, как вы, придали ему столь громоздкий и всеподавляющий смысл.
– Что же родины, по-твоему, не существует, скелет?
– Бесспорно, она существует. Однако вчера эти земли принадлежали вам и вы считали их своей родиной, а сегодня они мои и это уже моя родина.
– Родина, это то, о чем думаешь, а не просто земля.
– Думайте об этих горах сколько угодно, но зачем сражаться за них, если это "просто земля"? – поинтересовался Сакена.
– К чему ты клонишь, скелет? Хочешь переманить нас на свою сторону? Шалишь, не выйдет.
– А кто сказал, что я хочу изменить ваши взгляды. Зачем мне это? У меня и без того много учеников и единомышленников. Я могу прожить и без вас.
– Тогда зачем ты завел весь этот разговор?
– Хочется посмотреть, насколько вы глупы.
– Ну ты! – один из людей вскинулся, но Сакена жестом руки остановил его:
– Спокойно. Я не думал вас оскорблять.
Однако человек уже схватил нож и ринулся на философа:
– Давай, кончим его. Чего он тут разболтался!
Сакена вскочил и отпрыгнул в сторону.
– Знайте! – закричал он, сбежав с вершины. – Я всю свою жизнь только тем и занимался, что разменивал чистый разум на опыт, а, когда стал мудр и опытен, понял, что глуп. Вы стремитесь достичь счастья через объяснение загадок мира, ибо то, что известно – неопасно. Однако вы не замечаете, как в своем стремлении упрощаете мир, подстраиваете его сложные законы под свои нелепые теории. Вы постановили, что земля плоская, и успокоились на том, но никому не пришло в голову – отчего воды Мирового океана не сливаются вниз, а остаются на месте, – Сакена взглянул на небо. – Вы сказали, что солнце кружится вокруг земли, но не указали, какие силы движут им! Вы утвердили существование Бога, но не дали ему ни одного точного определения!
– Не смей сквернословить! Убирайся, богохульних! – люди неистово замахали оружием и собирались было кинуться вслед за скелетом, но Сакена решил не рисковать.
Лишь спустившись с горы в ложбину, он замедлил шаги.
***
Лорд Толокамп находился на террасе. Стоял летмес, было жарко. Многие теплолюбивые растения расцвели, покрыв склоны окрестных холмов белыми, желтыми, розовыми цветами. Их тонкие ароматы витали над заливом. Лорд откинулся на плетеную спинку бамбукового кресла и наслаждался свежим дыханием моря. Ветер обращал пронзительные крики чаек в мелодичную песню…
Вдруг на террасу вбежал озабоченный слуга:
– Ваша милость, его величеству плохо!
Толокамп приподнял голову. Он не удивился – Иоанну всегда нездоровилось.
– Ну и что?
– Похоже при смерти. Неровен час скончается.
Толокамп вскочил на ноги так, что бамбуковое кресло упало, метнулся к двери, обернулся и заорал на оторопевшего слугу:
– Коня! Быстрее коня!
***
Звеня шпорами, Толокамп ворвался в опочивальню короля, замер, с неудовольствием уставившись на толпившихся у постели вельмож. Они расступились перед лордом. Толокамп увидел запрокинутую голову Иоанна и тонкую, изогнутую шею в ворохе растрепанного воротника.
– Уйдите, оставьте нас наедине.
Сановники нехотя покинули опочивальню. Далеко они все же не ушли, а сгрудились у дверей: каждому хотелось услышать последнюю волю монарха.
– Вон! – не выдержал Толокамп.
Стражники поспешили закрыть дверь. В покоях остались только лорд Толокамп, Иоанн и скромный, седенький старичок – лекарь.
– Как он? Он нас слышит?
Лекарь пожал плечами:
– Думаю, нет.
Лорд присел на край кровати, согнулся над Иоанном и внимательно вгляделся в его спокойное белое лицо. Закрытые глаза, фиолетовые веки, серые губы. Королю ещё не было девятнадцати, и Толокамп подумал, как странно все устроено. Он больше чем в два раза старше Иоанна и, возможно, переживет его ещё лет на двадцать. Лорду вдруг показалось, что король уже умер, и он со страхом дотронулся до царственной руки. Она была холодной и безжизненной, но под тонкой кожей бился слабый, упрямый пульс.
– Вы можете что-нибудь сделать? – спросил Толокамп лекаря.
– Увы, я сделал все, что мог. Дал лекарство. Остается только ждать.
– Дайте ему еще.
– Нельзя. Иначе подействует, как яд.
Толокамп осторожно поднялся:
– Будем надеяться, Иоанн не умрет, ибо с ним погибнем мы все. Карен уже возомнил себя королем.
***
Сакр поднялся, оглядев собравшихся военачальников-скелетов. Их белые костяные лица казались равнодушными, но глаза, посаженные в разверстые глазные впадины, смотрели с интересом. Сакр оперся на край стола и подался вперед, отчего его наплечники вздыбились и сделались похожи на два обрезанных крыла:
