И абсолютную правоту.
Пока я муссировал в уме тему «Комбат и обуревший от наглости клан «Свобода», в общем зале началось то, чего я совсем не ожидал, — драка.
И не просто драка, а настоящая Драка — с большой буквы.
Такое я видел всего один раз. И то в кино. Кино было про жизнь в пустынном штате Техас времен Дикого Запада.
Тот эпизод — назовем его «Разборка в салуне», — где смешались в кучу кони, люди, фермеры, индейцы, ковбойцы, сутенеры, официанты и стражи порядка во главе с усатым шерифом, я запомнил навсегда. И уж конечно, не думал не гадал, что нечто подобное мне доведется увидеть и наяву. Чтобы так массово и так безоглядно…
Как видно, неразрешимые вежливостью и иронией противоречия накопились не только в наших с ребятами из клана «Свобода» биографиях.
Как видно, каждому второму в Баре было за что вмазать по сусалам ближнему своему.
Как видно, алкоголя в тот вечер было выпито слишком много и сам он был слишком, что ли, злокачественным…
С громким боевым кличем бродяги «Долга» сцепились с оставшимися за своим столиком пацанами «Свободы».
Бац! — и кто-то зажал ладонью расквашенную губу.
Бац! — и кто-то сложился пополам, потому что, когда бьют в живот, это всегда очень больно.
Мать моя женщина! Кабул и Цыпа, уже изрядно косые, отважно бросились в самоубийственном угаре на тех самых бандосов (или лиц, подозреваемых в бандитизме)!
А здесь у нас что? И кто?
Черный Сталкер свидетель! Среди наемников тоже вспыхнуло пламя пьяной разборки — они сцепились между собой! Трое на трое!
«Забавно, — подумал я, — что это только для случайного взгляда со стороны другие кланы — нечто единое и неделимое, намертво скрепленное общими целями и интересами, а на самом же деле все они снедаемы страстями и уязвимы для внутренних противоречий даже в большей степени, нежели для внешних опасностей».
Даже группа иностранных туристов под водительством старика Шляпы не осталась в стороне от всеобщего боевого безумия. Двое шустрых жилистых мужичков лет сорока пяти прижали к стеночке двух других мужичков, чуть помладше, в клетчатых рубашках и черных бейсболках с одинаковыми надписям «I love NY».
— Fuck you! — неслось из-за столика с туристами.
— Fuck you, you fucking fuck! — отвечали оттуда же.
Американская тетушка-феминистка растянула в фарфоровой улыбке свою загорелую морщинистую физиономию. Ее глаза сияли торжеством. Наконец-то она живет так, как надо! На гребне волны! У бездны мрачной на краю! Среди ополоумевших от ярости самцов! Это так возбуждает, подруги!
Лишь ученые оставались трезвыми среди всеобщего опьянения. Словно ничего не происходит, они сидели за своим угловым столом, трескали чебуреки, прихлебывали текилу и беседовали о своем, о нобелевском.
— Так вот я тогда напряжение пси-поля возле того разлома померил… И намерил целых пятьдесят грофов!
— Хорош заливать!
— На что поспорим?
— На твой горный велосипед!
— Идет!
— Тогда довожу до твоего сведения, Григорий, что ты проиграл свой замечательный горный велосипед. Потому что мой ПДА все логи тех измерений благополучно засейвил. Вот, погляди-ка!
…Примерно в таком духе, да.
А вокруг них летали стулья.
Лопались шрапнельными бомбами бутылки и пивные кружки.
Стонали и ругались матом, вздыхали и попискивали дерущиеся люди.
Разлетались в мелкое крошево сервировочные блюда.
Выворачивали внутренности в нежданном рвотном позыве изможденные пьянством тела.
Трещали по швам брюки.
И так далее…
Драться мне расхотелось так же внезапно, как и захотелось.
Вот будто просто взяли — и где-то глубоко внутри меня вырубили напряжение.
Я вдруг стал кроткий, как ягненок. И миролюбивый, как буддийский монах в оранжевой хламиде.
Я нашел взглядом Ивана и Тополя — все это время они сидели за нашим столиком, потребляли недопотребленное и, уподобляясь ученым, делали вид, что все пучком и происходящее их не касается.
Я помахал им рукой — мол, пробирайтесь к выходу, бродяги.
Иван, конечно, смысла моих пантомим не разобрал. А вот понятливый Тополь — очень даже.
Улучив момент, когда между барной стойкой, под которой спрятался благоразумный Неразлучник, и общим залом Бара, теперь более походящим на спортзал, где проходят спарринги по рукопашному бою, образовалось нечто вроде безопасного коридора, они поставили свои кружки на стол и метнулись к нам с Ильзой.
Забыл сказать, что после того, как ее обидчики были уничтожены морально и физически, принцесса Лихтенштейнская, пользуясь тем, что нас никто не видит в узком и темном туалетном аппендиксе, чмокнула меня в небритую сталкерскую щеку. Это был первый поцелуй венценосной особы в моей нелегкой жизни.
— Ну как вы? Живы? — спросил Иван. Похоже, он не на шутку перетрухнул.
Спрашивал он, конечно, не столько у меня, сколько у Ильзы, но я сделал вид, что об этом не подозреваю. И что тронут его заботой.
— Да живы… — отвечал я, потирая указательным пальцем ушибленную скулу. — Полечил тут троих из «Свободы»… Чтобы учились вести себя с приличными женщинами, — пояснил я.
— Надо бы льда попросить у Неразлучника, — заметил Тополь, указывая на розовую шишку, которая неумолимо напухала у меня на лбу.
— Обойдусь и так, — вздохнул я. — А то неудобно как-то… Я же всю эту драку вроде как затеял. А теперь еще и льда прошу. Мы вот спать пойдем. А Неразлучнику потом все это дело убирать. Осколки подметать. Блевотину отмывать. И все такое прочее.
— Не бери дурного в голову, брат. Ну заработают они сегодня на сто единиц меньше, чем обычно… Ты думаешь, эти бокалы дорого стоят? Стекло, штамповка среднеазиатская. Или, может, лавки эти, из бревен выстроганные, достались им за бешеные деньги? Вот именно что нет. Их глухонемые тут недалеко, возле Луцка, на закрытом заводе производят. А государство их продает почти по себестоимости. Так что пусть терпят наши дебоши. Уплочено! — обнадежил меня Тополь.
Под грохот падающих стульев и звон посуды, бьющейся о керамогранитный пол Бара, мы четверо спускались в подвал, где располагались сдающиеся комнаты, по грубо сработанной винтовой лестнице.
Я приблизительно знал, что дальше будет.
Как джентльмены мы уступим Ильзе единственную кровать — ту самую, на которой видит свои серые сны бармен Неразлучник.
Сами же мы раскатаем спальники и ляжем на полу.
Точнее, это мы с Тополем раскатаем свои спальники и ляжем. А Ивану мы сделаем что-то вроде подстилки из второго одеяла (если их два), или снимем с кровати матрас (если этот матрас есть). На всем этом жидком хозяйстве спать нашему избалованному Ивану будет холодно. Поэтому, поворочавшись, он среди ночи встанет и тихонечко прикорнет на кровати рядом с Ильзой. И всю ночь от сырых стен комнаты бармена будет отражаться его гулкий богатырский храп.
