– Кто? – Это короткое слово ему пришлось повторить дважды, с первого раза ничего не вышло. Горло в очередной раз сжал спазм, и заканчиваться он не собирался. Для дыхания осталось лишь узкое, диаметром с нитку или волос, отверстие, и Павел чувствовал, как через него в легкие просачивается воздух.
– Клаус, конечно, – ответила Сара, не сводя с «Патрика» взгляда. – Если я все правильно запомнила, а он еще не полностью пропил свои мозги, то этот яд, которого ты наелся, парализует все мышцы организма, в том числе и дыхательные. В первую очередь яд поражает мышцы лица и шеи, затем мышцы конечностей, туловища и в последнюю очередь парализует дыхательную мускулатуру. После этого наступает смерть.
«Клаус? При чем здесь этот несчастный? Какой яд?» – мысли Павла путались, а Сара говорила так спокойно и уверенно, словно читала по книге или повторяла заранее отрепетированную речь. И не сводила с обездвиженной жертвы взгляда. Пока все шло именно так, как она и предсказывала, – говорить Павел уже не мог, из его глотки вырывалось лишь невнятное мычание, голова отказывалась поворачиваться, а руки тяжело повисли вдоль тела. Павел вспомнил рассказ фон Штейнена, особенно поразивший его фрагмент о том, как в племени индейцев аураке обходились с пленниками. Вернее, с частями их тела – с руками, например… Ослабевшее тело вновь покрылось липким потом, к горлу подкатил тяжелый скользкий комок, но сведенные спазмом мышцы глотки заставили его сползти обратно. Павел чувствовал себя наколотым на булавку жуком – лапки еще кое-как шевелятся, но это уже рефлексы, непроизвольные сокращения мышц. Борьбу за жизнь насекомое проиграло в тот момент, когда позволило заманить себя в ловушку, вернее, сломя голову ринулось туда само.
– Патрик, вы должны понять меня. Ваша смерть – это вынужденная мера, вы сами подписали себе приговор, когда Мартенс увидел вас с форштевня. И первым ринулся к шлюпке. Кстати, он доставил мне больше всего хлопот, с ним пришлось повозиться. Я столкнула его за борт после того, как они отправили туда тело Эндрю Джиллинга, Мартенс отправился следом. Мне пришлось взять с собой Софи и большой иглой уколоть ей палец, чтобы заставить девочку заплакать. Мы с ней составили неплохой дуэт и заглушили крики Мартенса, барахтавшегося в ледяной воде.
«Боже, да она действительно сумасшедшая! Несчастный фон Штейнен был прав, тысячу раз прав. Только это не сезонное аффективное расстройство и не какой-то там синдром, стресс или психоз, а кое-что похуже». – Не в силах повернуть голову, Павел уже из последних сил косился на напольные часы, а Сара продолжала:
– Пока все пытались помочь нам с Софи, бригантина успела уйти очень далеко, и Мартенс отправился следом за беднягой Эндрю. Вот с ним у меня все получилось легко и просто. Фон Штейнен за порцию виски был готов продать душу дьяволу. Впрочем, по его рассказам, он давно расстался с ней в джунглях Амазонки, а в Европу возвращалось настоящее чудовище в облике человека. Вы бы видели, Патрик, что он вез в своем багаже! – Сара брезгливо скривила губы и дернула плечом. – Какой только дряни там не было! – продолжала она, глядя в стену перед собой и иногда – на почти парализованную жертву. Она помолчала немного, накручивая на указательный палец правой руки длинную темную прядь волос, и заговорила снова: – Одни пауки чего стоили! Врач носился с ними, как с малыми детьми, и без конца был готов говорить о них. Loxosceles – так, кажется, он их называл. Единственное, что я поняла и запомнила, – их укус ядовит, но не смертелен для человека. Но только в том случае, если это был один паук. «А что будет, если жертву укусят сразу несколько?» – подумала я и решила проверить. Я принесла фон Штейнену очередную бутылку виски из запасов Бенджамина, дождалась, когда врач напьется и уснет, и выкрала у него банку с пауками. Потом зашла в каюту Джиллинга и выпустила там этих тварей. Их было штук пятнадцать, не меньше, и они разбежались по каюте Эндрю. И покусали его, а потом передохли от холода. Тот весь покрылся язвами, у него началась лихорадка, а Бриггс почему-то решил, что у Джиллинга чума, очень испугался и запретил всем приближаться к каюте своего второго помощника. На запрет наплевал только фон Штейнен – он несколько раз в день заходил к Эндрю и, кажется, что-то заподозрил. Поэтому мне пришлось поторапливаться. – Сара вслед за Павлом посмотрела на стрелки напольных часов.
«Десять минут, всего десять минут» – за это время можно умереть и вновь воскреснуть. Павел не мог уже двигать ни руками, ни ногами, он полулежал на диване и почти ничего не видел перед собой. Взгляд сфокусировался в одной точке – на часовой и минутной стрелках Биг-Бена, и даже спокойный и ровный голос женщины доносился издалека, напоминая собой шум ветра в парусах и плеск волн за бортами бригантины:
– Да, мне пришлось поторапливаться. Тем более что на мою голову свалились еще и вы, и весь мой план оказался под угрозой. После Мартенса я прикончила братьев Лоренсонов – это оказалось самым сложным. Постоянный ветер на палубе мог помешать мне, да еще и необходимость таскать с собой эту неудобную духовую трубку. Я тренировалась раньше, но по ночам, другого времени, как вы понимаете, у меня не было. Этот дурачок-кок однажды увидел меня, и на следующий день матросы только и говорили о том, что на «Марию Селесту» вернулась ее прежняя хозяйка. – Сара усмехнулась злорадно и одновременно торжествующе и продолжила: – Если вы захотите убить кого-нибудь, Патрик, никогда не используйте духовую трубку. Это чертовски громоздкое, тяжелое и неудобное оружие, хоть и бьет оно наверняка. Фон Штейнен, когда показывал мне, как ею пользоваться, говорил, что племена, которые используют духовое ружье, никогда не возьмут в руки лук, и наоборот. Впрочем, это сейчас уже не важно, главное, Патрик, что вы опять помешали мне, когда вылезли из трюма раньше времени и побежали к Клаусу. Он тоже оказался проворным и сообразительным – подобрал стрелы и даже успел выкинуть их за борт. А Лоренсоны умерли почти мгновенно и от той же отравы, от которой скоро умрете вы. Но не так быстро – на стрелах яда было значительно больше, чем здесь. – Сара перегнулась через стол, схватила лежащий на нем серебряный нож и бросила его Павлу на колени.
И никакие силы в мире не могли заставить его отбросить прочь одно из орудий убийства. «Это не женщина, это исчадие ада и отродье гремучей змеи одновременно. Семейка Борджиа по сравнению с ней просто стайка невинных овечек. Бедняга Бриггс – интересно, он хотя бы подозревал, с каким чудовищем он делит кров и постель?» Павел сделал еще одну попытку пошевелиться, но тут же едва не задохнулся. Сара чуть склонила голову к плечу, умолкла, наблюдая за дергающейся жертвой, как птичка следит за пытающимся уползти жуком, и снова заговорила:
