— Вот так-то, — засмеялся Курт. — Давно надо было встать на колени, русская собака… Вот там-то и твое место.
Дальнейшее пролетело так быстро, словно это было театральное действо, разыгранное искусными актерами. Мгновения назад стоявший на коленях русский, взвился в воздух. Несколько метров, что его отделяли от немца, он проглотил на раз.
— Что же т…, — не успевший даже испугаться солдат, вскрикнул и что-то забулькало. — …!
Оборонительные позиции 222 стрелковой дивизии 33 армии.
Штаб дивизии располагался на восточном берегу реки Нара примерно в полу километре от Красной Турейки.
— Ну и где я тебе возьму цельную роту, комбат? — устало присев на край самодельной скамьи, спросил полковник Бобров — командир дивизии. — И, что от батальона остался один огрызок?! Что? Я рожу что-ли людей? — судя по его измученному лицу, если бы он мог, он действительно бы родил эту выпрашиваемую у него роту. — Нету людей, комбат, нету! Понимаешь, нету! Уже… Всех нестроевых, штабных … всех загнали в окопы! Кого я тебе дам? Все! Амба!
Трубка с грохотом легла на место и лишь после этого комдив с шумом выдохнул воздух через сжатые зубы.
— Может чайку сообразить, Федор Александрович? — участливо глядел на него пожилой ординарец. — А? Я же мигом. Одна нога здесь, а другая там, — одной рукой он уже поглаживал закопченный бочок чайника. — Со смородинкой… С чабрецом, — на мгновение его голос приобрел заговорщические нотки.
Полковник махнул на него рукой словно на надоедливое насекомое и наклонился над столом. Уже выходящий из землянки ординарец услышал, как тот что-то бормотал.
— … Уже четыре дня мы тут землю зубами грызем, — размышлял комдив, вглядываясь в причудливые изгибы реки, берег которой оседлали остатки его дивизии. — За четыре дня они дважды пытались форсировать реку здесь и здесь… Все на Любавино прут, сволочи. Медом им тут намазано!
Огрызок синего карандаша аккуратно вычертил жирную стрелку, конец которой уперся в большой заштрихованный овал.
— А Ермаково? — карандаш уперся в другой населенный пункт, расположенный от первого в нескольких километрах. — Оба ведь хороши, — шептал он, пытаясь понять дальнейшие замыслы противника. — Вот, черт! Дальше будут давить или в обход пойдут?! … Хрен их разберешь! — вдруг карандаш в его пальцах с неприятным хрустом переломился. — Вот еще… И где эта чертова разведка? Королев!
Сверху послышалось шуршание, через секунды сменившееся на топот сапог.
— Тута, товарищ полковник! — с трудом влез в землянку высокий боец.
— Тута, тута, — недовольно пробормотал Бобров, вставая с места. — От Мареева было что? Нет?! Еще раз узнай! Давай, давай! — едва тот исчез, полковник с силой растер левую часть грудины. — Чует мое сердце, готовят они что-то… Ой, чует…
Полковник Бобров не знал, что в данный момент противник заканчивал сосредоточение в зоне его ответственности двух свежих пехотных батальонов, нацеленных на населенный пункт Ермакова. За предыдущие дни немецкое командование вело активную беспокоящую разведку обороны советских войск в этом районе. Ежедневно в разных местах группы численностью до взвода предпринимали попытку форсировать реку и закрепиться на берегу. В результате такой работы к 4 ноября в руках противника имелась подробная карта советских укреплений вплоть до указания расположений отдельных рот и батарей.
— Товарищ полковник, товарищ полковник, идута, — чуть не в ухо гаркнул возникший за спиной командира посыльный. — Лейтенант Мареев прибыл.
Решительно отодвинув великана в сторону, в землянку вошел потрепанный лейтенант в мешковатом маскхалате. Из-под сползшего на затылок капюшона выглядывал большой светлый чуб. Но не это бросалось в глаза! Полковник увидел главное — лейтенант был совершенно опустошен. Из прежнего весельчака и балагура, который в любой рейд собирался с неизменными шуточками и прибаутками, словно вытянули стержень, оставив лишь внешнюю оболочку.
— Товарищ полковник, задание не выполнено, — хриплым голосом начал докладывать он. — При проходе второй полосы окоп группа была обнаружена противников и уничтожена, — потерянный с остекленевшими глазами, парень опустился на скамью; рядом лег немецкий автомат, звякнув рукоятью. — Все там легли, Федор Александрович… Все… вот кроме меня одного… Вот такой паскудины, — он смотрел куда-то в сторону, не замечая вокруг никого. — Лежат там, а я тут. Вот живой сижу, — он глухо застонал, обхватив голову почерневшими ладонями. — У-у-у-у-у!
— Что встал как столб? — заорал полковник на посыльного, изумленно тара-шившего глаза на лейтенанта. — Спирту тащи! Хватит телиться! — Высокий боец от командирского ора ни как не мог развязать вещмешок, где хранилась фляжка со спиртом. — Лей, балда, лей! Сейчас самое средство! Вторую группу потеряли…, — в алюминиевую кружку щедро полилась прозрачная жидкость. — Голову его, голову держи! Вот, давай, давай…
Лейтенант дернулся из рук, с трудом сдерживая вырывающийся из него кашель.
— Алексей, Алексей, — комдив тряханул за плечи лейтенанта, отче его его голова шатнулась словно тряпичная. — Лейтенант Мареев, встать! — заорал он, увидев, что прежний тон ни какого эффекта не дает. — Смирна-а! — того выпрямило и подбросило вверх. — Что слюни пустил? Жалко своих! Да? Поплакаться ко мне в жилетку пришел? Смотреть мне в глаза!
Сунувшийся было с чайником ординарец, мгновенно исчез из виду едва услышал грозовые обороты в голосе комдива. Следом за ним медленно пятился к двери и посыльный. Высокая нескладная фигура осторожно, делая один крохотный шаг за другим, двигалась к выходу.
— А мне тогда как? — Бобров жахнул о поверхность стола толстую папку с бумагами. — Мне что, застрелиться теперь? — пистолет птицей выпорхнул из потрепанной кобуры вцепился в ладонь. — Вон сколько моих бойцов в землю ложиться! — свободной рукой он вновь подобрал папку и тряхнул ею перед носом лейтенанта. — У меня что сердце не болит за ребят?
Багровое лицо парня медленно теряло краску. Сначала спал лихорадочный румянец с его щек, потом отпустило и лоб.
— Застрелиться? — не мог успокоиться комдив, размахивая пистолетом. — Мочи же нет! — он дернул рукой и в землянке раздались несколько выстрелов. — лейтенант продолжал смотреть вперед, не моргнув ни глазом при раздавшихся выстрелах. — Раз и все! А кто воевать будет? Кто, лейтенант? Кто фашистскую гадину гнать будет из наших городов, сел и деревень? Кто будет освобождать наших матерей? Дядя? Другой парень? Что буркалами своими зыркаешь?
Мареев не говорил ни слова. За все это время, в течение которого полковник обрушил на него град жалящих душу вопросов, Алексея била дрожь… Мелкая, гадкая, лишающая силы, она выворачивала его мышцы и кости.
— Не надо больше… — прошептал он, с болью в глазах глядя на командира. — Я все понял.
Бобров после этих слов посмотрел на него так, будто до этого пред ним вообще стояло пустое место.
— Понял? — с трудом остывая, переспросил он. — Ты понял? А раз так, что рассказывай, что видел?
— … Когда первую линию переходили, Филипчук слышал разговор двух часовых, — запинаясь начал рассказывать разведчик. — Далеко было… Но вроде о Ленинграде говорили. Мол скоро возьмут…
— При чем тут Ленинград? — буркнул комдив, переводя глаза с карты на лейтенанта. — Мне наше нужно, наше положение!
— Они же, товарищ полковник, так говорили будто сами его видели, — Мареев замолк, но через несколько секунд снова продолжил рассказывать. — Точно, Филипчук говорил про трамвай они что-то говорили… Значит, видели они его, товарищ полковник! — до лейтенанта наконец-то дошло, что это могло означать. — Из под Ленинграда отводят свежие части.
Едва эти слова прозвучали, как они оба бросили взгляд на карту. «Свежие части…, — комдив вновь и вновь пробегал глазами по изгибу реки, по берегу которой закопались его люди. — Подкрепление… Гады! Разбросали наверное по-немного. Там чуток, здесь чуток — вот тебе и лишняя рота, а то и две… А у меня тут рваный носок вместо бойцов!». В одном месте русло реки выгнулось далеко вперед, образуя длинный выступ в сторону советской стороны. «Все-таки на Колопино нацелились, сволочи! А нам тут почти неделю голову морочили… Надо доложить в штаб… А если ошибка? Что тогда?».
— Лейтенант, мы не имеем права на ошибку. Ты понимаешь меня лейтенант? — он внимательно посмотрел на Мареева, будто вытягивая из него какие-то дополнительные сведения. — Если мы ошибемся и враг прорвет оборону, то отсюда чистая дорога на Москву. Я только вчера запросил Ставку. За нами резервов нет — чистое поле, а дальше шоссе… Мы не можем ошибиться!
Фраза была даже не утверждением. Нет! В этот момент она звучала как твердое внутреннее убеждение.
