– Остынь, дитя неразумное! – бросил Страж Хаоса своему строптивому собрату, угольки глаз которого снова полыхнули красным. Он явно хотел возразить, но ему не позволили. – Тебе ли не знать, что ты разрушаешь Равновесие. Сколько сущностей Хаоса ушло в Небытие из-за твоих жалких потуг? А сколько ещё уйдёт? Неужели пребывание в Упорядоченном того стоит?
– Это целиком и полностью моё дело, – взяв слово, Гидон заговорил резким лающим тоном. – Я могу свободно распоряжаться собой, и теми, кто мне предан. Что тебе за дело до Упорядоченного? Его обитатели ждут не дождутся, когда мы будем ими управлять. Они и без нас близки к Хаосу, ведут себя почти так же, как мы. Может, наше пришествие станет для них спасением. Не будут мучиться жалкими угрызениями совести. Это единственное, что осталось там от Порядка.
– Не тебе решать, что в том мире должно, а что нет!
Подняв голову, Гидон в упор смотрел на Стража Хаоса. Казалось, он увеличился в размерах, пытаясь сравняться с гигантской фигурой собеседника. Нет, померещилось. Куда ему до Балб… то есть Люцифера.
– Главное, – надменно заявил нарушитель, – что этот мир готов меня принять. Я имею полное право сразиться с его Стражем, чтобы раз и навсегда поселиться там. И мне выбирать, кто примет этот вызов вместе со мной.
– Да, но на равных условиях! – отрезал Балбес. – А ты превращаешь честный Поединок в расправу!
– Честность? Ха! – Гидон разразился хриплым демоническим хохотом. – И это говоришь ты, Люцифер, создатель Хаоса? Ты же сам восстал против Порядка. Предпочёл не быть пастухом, оберегающим человеческое стадо, но хищником, который ими кормится. И ты убивал, считая, что люди недостойны существовать. Брал их женщин без проса, пил вино и нежился на мягких перинах в праздном безделье. Так почему я должен придерживаться каких-то правил, если они мешают достижению моей цели. Мне на них плевать. Зачем уподобляться слабакам из Упорядоченного, которые это выдумали?
– И что ты будешь делать, когда уничтожишь этот мир?
– Найду следующий! – не задумываясь, воскликнул демон. – А тебе какой прок от него? Сколько ты их защищал? И, главное, зачем? Ааа, понял… Ты хочешь захапать его себе. Весь. Поэтому и встаёшь каждый раз у меня на пути.
– Вот уж истинно говорили мне, – проскрежетал Люцифер, – что буду окружён я созданиями, достойными меня; и осколки душ подлецов будут мне союзниками… – И вдруг, возвысив голос, закончил твёрдо: – Но я ещё и Страж, поэтому расправы не будет!
Из ноздрей Гидона вырвались струи чёрного дыма. Он помолчал, размышляя, потом недовольно бросил:
– Мне всё равно. Я не отступлюсь. Пусть твой любимчик попробует сравнять силы. Один чёрт, у него мало что получится.
Слабо понимая, о чём речь, Манин молча слушал перепалку двух демонов. Если в начале беседы у него и была какая-то надежда, что Поединок можно отложить на неопределённый срок, то с последними словами Гидона она развеялась окончательно. Он ждал, что Балбес-Люцифер возразит наглому Мраку, но…
Немая сцена затягивалась. Страж Хаоса медленно повернулся в его сторону и прогудел обречённо:
– Он прав, Мавр. Я вынужден уйти и не мешать.
Тонкая ниточка, на которой висело сердце Павла, оборвалась. Грудь ответила болью. Значит, всё напрасно. Придётся вступить в неравную схватку с врагом, заранее зная плачевный итог. Грустный финал…
– Тебе придётся сильно постараться, чтобы уравнять шансы, – закончил Балбес.
Какая чушь! Что он может сделать? Ну, создаст несколько фантомов, которые только распылят силу, ну призовёт Оксану, её отца, ещё кого-нибудь. Что толку?
Нет, не станет он никого звать. Зачем? Чтобы обречь их души на верную гибель, теперь окончательную? А что ждёт их после, когда Мрак одержит победу? Не будет ли проще умереть здесь и сейчас, чем потом долго мучиться под гнётом демонов? Кто бы знал… Пусть уж лучше всё останется, как есть. Он сделает это сам, без чьей-либо помощи. Не станет брать на себя ответственность за гибель кого-то из близких людей…
И ещё один звук раскатился по Зыби, сотрясая окружающее пространство. Звон колокола ударил неожиданно, вынудив армию Хаоса пугливо сжаться и задрожать. Что это? Откуда? Удивлённо распахнув глаза, Манин непонимающе уставился на Балбеса, губы которого растянулись в саркастической усмешке.
– Тут с тобой кое-кто желает поговорить, – Люцифер кивнул куда-то за спину.
Обернувшись, Паша увидел храм. Тот самый, что встречался ему в Зыби. Или не тот? Те же золотые купола наверху, но на них, сменяя друг друга, переливаются то кресты, то полумесяц, то звезда Давида, то ещё какие-то замысловатые символы, совсем незнакомые. Только двери центрального входа, как и раньше, неизменно распахнуты настежь.
Манин перевёл взгляд обратно на Стража Хаоса.
– Иди, Мавр, – спокойным голосом проговорил тот. – Это последний бой. Не годится вступать в него, не причастившись. Так, кажется, принято в твоём мире? А я пока тут постою… На всякий случай. – Он умудрился подмигнуть своим огромным глазом. Или просто моргнул? Второго-то под шляпой не разглядишь.
Паша сделал первые нерешительные шаги в направлении храма. Однако чем ближе подходил, тем твёрже и увереннее была его поступь. Минуя широкий дверной проём, он уже догадывался, кого увидит внутри.
Посреди зала, средь множества горящих свечей стоял знакомый священник в золочёной рясе. Едва Манин переступил порог, на него обрушилась тёплая приливная волна хорового пения. Она исходила отовсюду: от стен с иконами, сводчатого потолка, блестящего пола и даже из воздуха, заполняющего храм. Голоса невидимых певцов, неясные, с неразличимыми словами, но торжественные, волновали, будоража сердце и ум. Внушали чувство защищённости, обволакивая могучей Силой. Она, эта Сила, порождённая сплочённостью живущих на Земле существ, настойчиво стучалась, требуя впустить. Ещё не зная, как это сделать, и надо ли делать вообще, Манин, повинуясь внутреннему порыву, встал вдруг на колени. Что за ерунда? Паша и в церковь-то ходил только на экскурсию. Никогда не молился, да и не умел толком, а уж чтобы на коленях стоять…
Но не было ни страха, ни паники. Этим чувствам, казалось, вообще нет места в душе. Было знание, что при желании он может без труда подняться, но в том-то вся и штука, что делать этого не хотелось. Наоборот, такое положение воспринималось единственно правильным, чтобы вобрать в себя Силу.
Находясь в состоянии, близком к эйфории, Паша с неописуемым душевным трепетом смотрел на медленно бредущего к нему священника. От него исходила такая нездешняя теплота, такое неистощимое добро, что ими можно наполнить всю обозримую Вселенную. А когда он приблизился, склоняясь над Павлом, то будто укрыл шатром, сотканным из лучей света и оберегающего ласкового тепла.
