Вдруг одно из существ оторвало руки от земли и неуклюже поднялось на ноги. Его плоское тело отчаянно выгибалось, чтобы сохранить равновесие. Наконец тварь обрела устойчивость.
— Ы-ы-ы. Ыгы. А-ау. Агу. Гугу.
Существа вставали на ноги одно за другим. На их лицах стало заметно выражение любопытства. Лица оживали, в глазах появлялись проблески ума.
— Гук, гвак. Бук, бук. Двак.
Бормотание все более походило на членораздельную речь.
— Здесь камни рождают не только пищу, но и людей, — сказал Аш. Чудесная земля. Ведь это люди, Энки, глаза не обманывают меня?
— Даже не знаю, — ответил Энки. — Очень похожи на людей, это точно.
— Двар. Двар-р. Двар-р-ги. Мы дварги, — сказал плоский карлик.
Люди застыли. Конечно, к этому шло. Можно было предвидеть, что существа заговорят. И все же, когда это случилось, они были потрясены.
— Вспомните шкуру, — сказала Эйле тихо, обернувшись к своим спутникам. — «Дварги, странные существа, полулюди-полукамни. Их родина в Темной земле; у них мутный взор и пустота в сердце… Они живы только силой Губителя… и все же в их душах нет зла». — Потом она обратилась к дваргам: — Привет вам, жители Темной земли. Мы рады встретиться с вами. Мы восхищены вашим мужеством: никто, кроме вас, не осмелился бы жить в этих краях, где Враг всех живых властвует безраздельно…
Эйле собиралась продолжать в том же духе, но дварги замахали ручонками.
— Что, что? Не по-нять. Мно-го слов. Ска-жи просто. Кто вы?
— Похоже, эти парни не из понятливых, — заметил Энки.
— А мне кажется, что мозги у них постепенно проясняются, — возразил Аги. — Вместе с небом. Утром-то они и вовсе были как улитки. А еще раньше как камни.
— Мы — люди, — сказала Эйле. — Мы дети Имира.
— Лю-ди, — повторил один из дваргов. — Лю-ди. Они люди. Чьи вы дети?
— Что?!
Дварг задумался. Потом другой карлик произнес, запинаясь:
— Она ска-за-ла, что они дети.
— Мы дети Имира, — повторила Эйле спокойно.
— Имир? Не по-нять.
— Это кретины, — сказал Кулу. — Говорить с ними без толку.
Дварги понемногу теряли интерес к пришельцам и начинали разбредаться по склону. Наконец только трое плоских карликов остались подле людей.
— Они как я, — сказал вдруг Аш. — Я понимаю их. Только я учился видеть, а они учатся мыслить.
— Да, — кивнул расплющенной головой один из дваргов. — Он прав. Мы учимся. Скоро мы вспомним.
— Вспоминайте скорей, — сказал Аги. — А то нам уж очень не терпится расспросить вас кое о чем.
— Вам любопытно? — спросил дварг.
— Еще бы. Ведь мы ничего не знаем об этих краях. Ни один человек еще не вернулся отсюда…
— Плохо, — сказал дварг. — Не надо быть любопытными.
— Почему?
— Потому что это плохо.
— Умеешь ты убеждать, — усмехнулся Аги. — Ладно, подождем.
Пока они сидели и ждали, дварги внизу, у стены, начали какую-то бурную деятельность. Они вползали под камни — благо были плоскими и легко втискивались в такие щели, куда и мышь не пролезет, — и появлялись оттуда с различными предметами — в основном каменными орудиями, довольно искусно сделанными. Потом одни собирали камешки — какие-то особые, желтенькие, другие толкли их в базальтовых ступках, третьи замешивали порошок водой из горячего ключа. Четвертые обмазывали этой смесью стену. Кто-то тесал камни, кто-то собирал зеленые наросты и давил их ногами в широкой каменной чаше.
Люди начинали подремывать. Им было так тепло и сытно и совсем не страшно. Дварги эти — глуповатый, но работящий и незлой народец. Они здесь живут, значит, ничего особенно опасного нет в долине Иггир… Все вранье, глупые сказки… А то, что в голове постоянно голоса бубнят, это пустяки. Подумаешь. И то, что дымка за стеной озаряется снизу какими-то ритмичными вспышками, тоже ерунда. Хотя вспышки интересные. Раз, два, три. Ра-аз, два-а. Раз, два, три. Ра-аз, два-а, три-и. Раз, два. Раа-аз…
— Не надо смотреть на стену, — неожиданно произнес дварг, один из троих, что остались с пришельцами. — Это опасно.
— Парень, похоже, заговорил по-людски, — заметил Кулу.
— Да, — сказал дварг. — Уже перевалило за полдень. Наш разум окреп. Мы теперь можем говорить. Только напомните мне, кто вы такие. И не смотрите на стену! Смотрите на меня, друг на друга, а лучше вообще никуда не смотрите.
— Мы люди, — сказала Эйле. — Мы дети Имира.
— Понятно, — кивнул дварг. — Я вспомнил. Давно вы здесь?
— С прошлого вечера.
— А что вы делали ночью?
— Спали.
— Вы помните, что было вчера?
— Ну, помним… А что бы ты хотел узнать?
— Это очень плохо и очень опасно. — Мимика у дварга была весьма скудная, тем не менее сейчас его лицо отчетливо выразило озабоченность. Покажите ваши руки.
Они протянули дваргу левые ладони, полагая, что он хочет взглянуть, есть ли у них метки.
— Это у меня не настоящая метка, — пояснил Орми. — Это мне сок нэр впрыснули под кожу через змеиный зуб.
— А у меня и вовсе нет руки, — сказал Энки.
— Нет, не то, — покачал головой дварг. — Покажите ногти! Ага, хорошо. Но, послушайте, неужели вы действительно помните вчерашний день? Во всех подробностях? И голоса в голове помните?
— Да, а что тут такого? — сказала Эйле. — Может, ты объяснишь нам, в чем дело, расскажешь хоть немного об этой стране и о вашем народе? Ведь мы здесь впервые и ничего не знаем. Зачем эта стена? Почему вы по утрам бессловесные твари, а к полудню умнеете? Почему плохо помнить вчерашний день?
— Да, я расскажу. Сейчас. — Дварг помолчал немного, а потом сказал: Ну, давайте показывайте.
— Что?
— Ногти.
— Дались тебе наши ногти! — сказал Энки раздраженно. — Только что ведь смотрел. Память отшибло?
— Нет. Я должен посмотреть еще раз. Я все объясню.
Внимательно изучив во второй раз ногти пришельцев, дварг сказал:
— Все в порядке. Должно быть, в вас очень сильно слово Имира. У любого дварга на вашем месте ногти давно начали бы расти назад.
— Назад?
— Да, уменьшаться. А у вас они растут вперед, как и положено. И все-таки вам следует выпить напиток забвения, если вы собираетесь остаться в этой стране.
— Но я не хочу ничего забывать! — воскликнул Орми.
— Тогда нам придется убить вас, — сказал дварг спокойно, словно что-то само собой разумеющееся. — Вам дадут напиток забвения вечером. А сейчас слушайте. Я расскажу вам, что это за страна и кто мы такие.
Дварг начал рассказывать, и люди слушали его с величайшим вниманием. Орми казалось, что он в жизни не слыхал более занимательной повести. Потом он понял, что это опять заговорило в нем странное неуемное любопытство, которое он впервые ощутил еще накануне.
