чьи промытые до прозрачности мозги, очень туго доходили реалии произошедших перемен.
Вот только вместо того чтобы поднять тут очередное восстание Спартака, (чего хотелось невыносимо), пришлось успокаивать, убеждать что «все хорошо», и уговаривать «потерпеть немного». Блин! Словно детишек каких-то!
Ну дык они и были словно дети. А мне необходимо было решить один единственный вопрос, что более жестоко… Разрушить детские кумирни, оставив их одних, без каких либо жизненных ориентиров и смысла жизни. Либо оставить этих олухов в лапах злодейских эксплуататоров, которые хоть как-то, но о них заботятся…
…Может это была трусость, а может мудрость. Но я точно знал, что сам позаботиться об этих людях не смогу. А значит, и приручать не имею права. Тем более что и сам толком не знаю, каков же будет мой следующий шаг. А значит, все что мне оставалось, это максимально минимизировать тот ущерб, что причинило им наше появление в их краях. Так что я снова велел им позаботиться о собственном ужине. Назначив «умника», вместе с одним из пленных охранников, показавшимся мне наиболее приличным человеком, заведовать запасами. И распорядился, чтобы завтра, все с утра пораньше, выходили на работу словно бы в обычный день. …А сегодня, по личному распоряжению Икаоитииоо, назначается праздник — «День Горняка и Слюдодобыытчика», так что едим двойные порции (из запасов охранников) и отдыхаем.
И вот, наконец, все первоочередные дела сделаны. Территории зачищены. Дозоры расставлены. Население успокоено, накормлено до сонной одури, и разогнано по баракам.
Смолянистые ветки горят в костре, взрываясь пучками искр, а напротив меня сидит тот самый дедок, Учитель, и Жрец Пятой Ступени, имени которого я до сих пор так и не удосужился выяснить.
Впрочем, для всех он Учитель. И вполне возможно, что уже и сам забыл те времена, когда к нему обращались как-то по-иному. Так что вопрос об имени, можно конечно поднять, особенно если понадобиться надавить и принизить оппонента. Типа, «не Учитель ты, а обыкновенный Вася». Но вот нужно ли мне это сейчас?
Пригляделся к нему повнимательнее. Стар. Действительно стар, а для этого времени, наверное даже «очень стар». Однако, глаза вполне живые. И хотя на лице его застыла этакая маска профессионального Патриарха и Отца Народа, за которой, теоретически, не должно проглядываться никаких чувств, кроме «правильных», иногда в этих глазах пробегают какие-то иные искорки… Насмешка? Понимание? Интерес? Страх? Вот страха, кажется, точно нет, либо он умеет очень хорошо его прятать. А может быть, для такого долгожителя как он, смерть уже стала настолько близкой подругой, что давным-давно перестала пугать. Интересно, сколь друзей и родни, он уже успел похоронить к этому времени?
Хотя, куда интереснее, как его разговорить? Надо бы начать с чего-нибудь такого, небанального.
— Знаешь чему я всегда удивлялся больше всего? — Спросил я, у дедка, наконец закончив его разглядывать. — Вот почему, священным для вас является число шесть, а ступеней у Храма всего пять? Чё за фигня?
— Тебе правда интересует этот вопрос? — Слегка приподнял бровь дедок, кажется больше давая понять что оценил небанальность моего захода, чем действительно удивившись.
— Честно? Да!
— Никто не знает. — Ответил дедок… Хотя нет, «ответил Учитель». Потому что старикашка вдруг как-то враз мгновенно преобразился, и сейчас именно Учитель с большой буквы, сидел передо мной. — Кто-то говорит, что так пожелал сам Икаоитииоо. — Продолжил он, будто бы даже скучая от пересказа ответа на эту, давным-давно переставшую быть интересной загадку. — А кто-то утверждает, что Храм построен на месте другого, еще более древнего храма… Признаюсь, меня этот вопрос перестал интересовать, уже много-много дюжин лет назад.
— Ну вот тут не скажи… — Начал было я. — Из таких вот мелочей, иногда можно столько всего нового узнать. А вдруг, тогда, при Икаоитииоо, — вы использовали десятеричную систему счета, а не двенадцатеричную?
— Это как? — Искренне удивился дедок.
Я объяснил, приведя пример собственных математических предпочтений.
— …Ты пытаешься найти доказательства что Икаоитииоо, был из твоего народа? — Дедок разразился старческим дребезжащим хохотком. — Ты думаешь, ты такой первый умник выискался? — Ох молодежь-молодежь… Вы вечно пробиваете лбом стены, чтобы обнаружить за ними пути, по которым тысячелетиями ходили ваши предки. Ибо нет ничего нового на этом свете!
Вам дурачкам так хочется тешиться от гордости, считая Его своим пра-пра-дедушкой. Ибо не дано вам осознать все истинное Величие Икаоитииоо, и понять что он в равной мере принадлежит всем. …Как это звездное небо, солнце, река, или море… Смешные вы.
Вот даже не знаю почему. Но у дедка и впрямь получилось высказать это настолько обидно, что я едва удержался, чтобы не пойти рассказывать ему про параллельные миры, попаданцев, и свои мысли по поводу происхождения былинного героя. Однако, моя попытка, не осталась незамеченной. Дедок что-то этакое прочитал на моем лице.
— Так чего же тебе в действительности надо странник? — Спросил он меня. — И не надо рассказывать про золото и сокровища Храма. (Которых кстати никогда и не было). Не за ними ты пришел в эти края.
— Расскажи мне об Амулете? — Неожиданно хриплым голосом, попросил его я.
— Амулет… — Горько вздохнул дедок. — Неужто и ты попробовал этой отравы? — Ну так слушай!
Да уж. История.
Нет, с одной стороны, вполне понятная и правдоподобная. Конечно, полная интриг, загадок и тайн, на которые не смогли ответить даже непосредственные участники, но, тем не менее, — вполне банальная.
А вот с другой…
Он действительно существовал. Этот Амулет.
И он действительно был странен и непонятен, и действительно хранился и хранится в Храме.
— Как он выглядел?
В ответ, — каскад движений рук, гримас и сбивчивых слов.
— Что он делает?
Пожимание плечами, разведенные в стороны руки, и задумчиво-блаженное выражение на лице.
— Понимаешь, странник. Он — Загадка. …Ты смотришь на него. Подолгу находишься рядом… насколько он тебе это позволяет.
…И вдруг у тебя возникает ощущение, что Отгадка у тебя уже почти в руках. Что осталось чуть-чуть, самая малость… Стоит сдвинуть одну единственную песчинку, и тебе сразу откроется Истина.
И ты словно бы бежишь на берег моря, чтобы найти эту единственную песчинку, и понимаешь, что их тут бессчетное
