Игнат удивленно поглядел на Прохора Власовича.
— А как же… — начал он. — Я своими глазами видел, как мертвые навьи в колбах ожили. Да и про зачумленных в Полесье — неужто враки это все?
— Ну почему же враки, — задумчиво произнес Прохор Власович, огладил аккуратную бородку, вздохнул. — Только надо для начала разобраться — кого ты на этой базе видел.
— Навь, — уверенно сказал Игнат, но тут же поправился. — Зародышей нави. Если там велись эксперименты, то, наверное, те, в колбах, были вроде пробного образца.
— Верно мыслишь, — согласился Прохор Власович. — Те, в колбах, уже не люди. Но еще и не навь. Не живые и не мертвые. Они — вроде заводных кукол. Чтобы завести их, нужно по жилам определенный состав пустить. И этот состав теперь у тебя, мой соколик, хранится.
Игнат облизал губы. Голову сдавило, как обручем. Значит, и правда не почудилось ему. Значит, завел ключик древний механизм. И мягко скользнула по желобу колбочка с живительным эликсиром, и подвешенное на проводах чудище задергалось, заворочало мертвыми глазами — в последний раз перед тем, как умереть окончательно. Больше никто не придет на заветную базу, не отыщет погребенную под многими слоями обвалившейся породы и арматуры комнату с чудовищами, а тело Эрнеста сгниет и станет прахом, как стало прахом тело давно погибшей Званки… и не повернуть время вспять, не оживить обоих.
— Да, вода, — продолжил Прохор Власович свою мысль. — Та самая первооснова жизни с генетическим кодом, что имеется у всех живых существ. Чуешь? — Прохор Власович стянул пенсне на кончик носа и поглядел со значением. — Живых! — он поднял узловатый палец. — Значит, по логике, вода должна быть живой, так?
— Так, — одними губами произнес Игнат. — А она — мертвая…
И почувствовал, как волосы на его затылке зашевелились, будто от сквозняка.
— Мертвая, — эхом повторил Прохор Власович. — И действие свое оказывает только на мертвых. А все потому, мой соколик, что в этой воде, в этом составе, разработанном учеными, содержится код не жизни, а смерти.
Игнат распахнул глаза, с сомнением и страхом поглядел на старика.
— А ты подумай, — предложил тот, не дожидаясь вопроса. — Универсальность генетического кода заключается в его изменяемости. Изначально всем живым существам дана единая база данных — словно книга с миллионом страниц, на которых записаны некие начальные сведения. А дальше любой живой организм — человек, например, — в течение всей своей жизни как бы дописывает эту книгу, вносит новые страницы и новые данные. Или убирает те, что ему уже не нужны. А если изъять страницы, где содержится информация об инстинктах самосохранения? Или продолжения рода? Или о чувствах, о личности, о душе? Существо, у которого вырваны такие страницы, хоть и будет двигаться, будет мыслить, но все-таки — будет мертвым. А точнее — законсервированным в своей конечной сути. Так создали навь.
Игнат провел дрожащей рукой по лбу и ощутил под пальцами влагу. Он отвернулся к окну. Блики фонарей рассыпались по стенам, и кроны деревьев шумели за окном в непроглядной тьме, и шуршал гравий на насыпи, будто снова в заснеженном лесу акульими ртами смеялась, шелестела навь.
— Зачем? — тихо спросил Игнат. — Зачем нужно было создавать такое оружие? Мало ракет и снарядов? Мало смертельных вирусов? Для чего нужна армия мертвых существ, которые одним своим существованием оскорбляют весь Божий замысел сотворения мира?
— Такими управлять легче, — просто ответил Прохор Власович. — Они не боятся смерти, потому что по своей сути уже мертвы. Они не размножаются, не воссоздают себя, как живые организмы, но их можно сгенерировать, используя готовую химическую формулу. Оживить — не всегда значит "вдохнуть душу". Те, ожившие в пробирках — лишь оружие, концентрированная сила, движимая только жаждой убийства. Без личности. Без чувств. Без души. Может, и ожили люди, умершие от чумы в Полесье. Да только кто скажет — для каких целей потом использовались? Не примкнули, случаем, к рядам нави?
— Вот как, значит, — медленно сказал Игнат и поглядел на Прохора Власовича лихорадочно блестящим взглядом. — Оружие, значит. Код смерти, значит. Создали — и выпустили в мир. Не поэтому ли чистильщики до нашей Солони дошли и обратно повернули? — Игнат издал нервный смешок, вцепился побелевшими пальцами в сиденье. — Решили в полевых условиях продолжить, да оградили экспериментальную площадку буреломом. Так ведь страдают невинные люди! — он сжал кулаки. — Не королевство Эгерское! А наши, Опольские! Проклятьем стала навь для этих земель!
— Все ты, соколик, правильно говоришь! Потому и прошу: от находки своей избавься, — Прохор Власович наклонился вперед и сжал ладонь Игната — и парень почувствовал, будто слова старика материализовались и тысячью игл впились в его кожу. Голова сейчас же пошла кругом, уши заложило, и сквозь слабость донеслись слова старика. — Не дай бог, попадет в дурные руки. Погибель принесет. Не зря ведь навь за мертвой водой охотится.
Игнат нашел в себе силы отдернуть руку, недовольно потер запястье, и наваждение тотчас схлынуло, слух вернулся, и вернулась реальность происходящего.
— Если мертвая вода так много значит для нави — почему не пошли за ней сами?
— Этого я не знаю, — Прохор Власович отодвинулся, будто ничего и не случилось. — Возможно, придумали люди какой-то защитный барьер, чтобы отгородить базу от посягательства нави. Наружу-то они выбрались, а вот вернуться не смогли. Поняли люди, что за силу выпустили в мир, и попытались свои ошибки исправить. Сейчас навь что? Недобитки. Те и остались, что в непролазных лесах свои гнезда спрятали, да промышляют в совсем уж глухих деревушках, вроде вашей Солони. А попади к ним в руки формула смерти? Для них она — священна. Познав ее — познают они суть бытия. И не только создадут легионы себе подобных, а наводнят мир кровью и смертью.
"Вызванные из небытия — в небытие ввергнут род людской", — вспомнил Игнат.
Его ноша вдруг показалась отвратительной, будто не запаянную колбу с эликсиром прятал он за пазухой, а раздавленного жука. Кто-то хихикнул над ухом — сухо, словно щелкнули костяные, истлевшие челюсти.
— Не знаю, верить тебе или нет, — устало произнес парень и снова вытер лоб, смахивая испарину. — Горазд ты байки баять да грезы наводить. Только если все так, как ты рассказываешь — откуда сам знаешь?
Прохор Власович лукаво блеснул зеленью кошачьих глаз.
— А ты, соколик мой, учись быль от небыли отделять. Да и потом — кому же знать, как не тому, кто все воочию видел? Мне, соколик, не шестьдесят и не восемьдесят лет. Мне, если хочешь знать, давно за сотенку перевалило, — он усмехнулся, вновь блеснул белизною зубов. — Может, я, соколик, тоже ученый? Или тоже эксперимент? Ты подумай, соколик. Подумай, не такой уж ты простак. Ведь если навь — это концентрированная сила, то где-то должен быть и концентрированный разум? — старик постучал себя пальцем по лбу. — Одного без другого не бывает, соколик. Как смерти не бывает без рождения.
