А справа сидит дед. Сидит таким, каким его помнит Хейти. С короткой лопатой седой бороды и волосами под «горшок». Облокотился на стол одной стороной, словно сидеть ему трудно, давит что-то на плечи. И кажется, он один, а приглядеться… Нет, не один он, за спиной у него тоже кто-то стоит, только в темноте не разглядеть.
Глядя на деда, Хейти вспомнил выражение какого-то философа-мистика:
«Каждый человек — это пирамида, которая стоит вершиной вниз. Над ним, все расширяясь и умножаясь, стоят все его предки, все деды-прадеды, воплощением которых и является вершина пирамиды. Человек и его род, который всегда стоит за его спиной. Всюду, где бы он ни был…»
Случайная фраза, заскочившая когда-то в память, да так и оставшаяся там на каком-то из исписанных вкривь и вкось листочков.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Хейти у худого в сером плаще. — Это же моя память!
Тот посмотрел на Хейти неподвижными глазами и проговорил, почти не раскрывая рта:
— Ты ошибаешься. Это не твоя память. Это нечто иное. Скорее, это можно назвать сознанием. И мне здесь самое место!
Голос этого человека никак не сочетался с его манерой разговаривать. Голос был жесткий, высокий и злой. Энергичный голос. Вырывавшийся из безжизненного рта…
— Ты кто? — спросил Хейти.
Человек снова посмотрел на него и ничего не ответил.
Вместо него на вопрос откликнулся дед, что сидел справа.
— А это, малыш, твоя беда. Из-за него ты и попал в эту передрягу…
Хейти непонимающе посмотрел на деда.
— Программа, малыш… Программа…
Человек в сером плаще еще сильнее выпрямился.
— Мы так уже долго сидим. Я против него, он против меня. Смешная ситуация получается… — Дед замолчал, не закончив фразу.
— Почему смешная? — спросил Хейти. Дед пожал плечами:
— Понимаешь, то, что я разговариваю с тобой, это ведь ненормально… Сам, наверное, знаешь, чем это пахнет и как называется.
— Наверное, знаю…
— И он, — дед мотнул бородой в сторону человека в сером плаще, — тоже… Чем-то на меня похож. Единство и борьба противоположностей.
И дед хрипло засмеялся, закашлялся, а потом продолжил:
— Получается, как будто безумие борется с безумием. Шизофрения против шизофрении. Бред, правда?
Человек в сером никак не реагировал на этот диалог, просто сидел и смотрел. Безразлично, тускло, сдерживая внутри себя кипящую кислоту сумасшествия.
— Наверное, тебя и выбрали потому, — говорил и говорил дед, хотя Хейти уже, казалось, и не слушал его, вперившись взглядом в костлявую личину сидящего слева. — Потому что ты как бы предрасположен был. Голоса разные. Ты думал, что никто не знает, а вот нет… Оказалось…
Дед на мгновение словно бы захлебнулся словами, а потом продолжил:
— Тяжело мне, малыш, просто трудно. Давит. Один я его не удержу… Без тебя не удержу… Его прервала Программа:
— В вашу задачу входит получение информации. Объект — диск, — И снова, как заводная кукла. — В вашу задачу входит получение информации. Объект — диск. В вашу задачу входит получение информации. Объект — диск. В вашу задачу…
Каждое слово причиняло боль, каждое слово ломало дыхание, каждое слово вбивало гвозди в руки… Хейти закричал, кинулся вперед, переворачивая стол. Керосинка упала на пол, треснуло стекло. На миг стало темно, но потом жадные языки пламени взметнулись к потолку, освещая тесные, как в гробу, сырые стены!!!
Хейти дернулся, уперся руками в крышку, толкнул, напрягая все силы, чувствуя, как рвутся мышцы, лопаются от натуги сосуды…
И ощутил, как голова соскользнула с локтя и упала на нары Бум!
Сон стремительно потускнел, превратился в пошленькую фоновую картинку, потерял остроту и детали. Осталось только давяшее чувство тоски…
Сидя на другом конце нар, Слесарев хрипло распевал какую-то песенку.
Хейти отдышался, мотнул головой…
— Эй!
Слесарев растерянно кашлянул и замолчал. Потом повернулся к Хейти и пояснил для особо тупых:
— Пою вот… с
— Что за песня?
Вместо названия песни Сергей назвал группу, о которой Хейти никогда ранее не слышал.
— Название странное.
На это капитан почему-то обиделся и почему-то вспомнил Тыниса Мяги, расцвет популярности которого пришелся еще на советское время, да и то многие путали его с Юрием Антоновым.
Хейти вспомнил свой сон и, чтобы не слишком расстраивать капитана, пояснил:
— Я «Роллинг Стоунз» люблю.
Слесарев расстроился еще больше, и Хейти быстренько прикинулся спящим.
Капитан повздыхал, а затем, растянувшись на нарах, начал под нос бубнить что-то про белых тигров.
«Вот ведь послал бог сокамерника… — подумал Хейти, тщетно стараясь снова провалиться в сон. Алкоголь уже немного отпустил, и спать не слишком хотелось. — Надрался до белой горячки. Тигров считает! Как бы не кинулся… Нет, вроде не должен…»
Слесарев упомянул бегемотов и особо прыгучих овечек. Затем снова перешел на тигров.
«Загадочный аспект русской натуры… — Ничего умнее на ум не пришло. — А что он там пел про анархиста?»
Хейти сел.
— Слушай, капитан, ты что там пел?
— Ничего, — обиженно пробормотал Слесарев.
— Нет, ну серьезно. Что там про анархиста было?
— Не про анархиста, а… — Сергей задумчиво закатил глаза и замолчал Хейти уже было подумал, что тот заснул, но капитан мужественно вернулся в исходное положение и констатировал: — Ты не поймешь.
— Это почему же?! — в свою очередь обиделся Хейти.
— Потому! — резонно пояснил капитан. Хейти почесал заросшую щетиной щеку, ойкнул, когда наткнулся ладонью на широкую царапину на лице.
— Слушай, капитан… Ты давай пой еще. Ато скучно.
— Скучно ему, я тебе что, радио?! — Слесарева явно задело за живое, но чувствовалось, что он слегка отмяк.
— Да ладно тебе… Что-нибудь другое спой, попроще, чтобы я понял.
— Нету там попроще… Там… Да ну на фиг, не поймешь ни хрена, спрашивать будешь…
— Не буду! — горячо поклялся Хейти. — Только скажи, о чем там было, про анархиста?
— Ох, елки… — горестно вздохнул Слесарев. — Значит, так… Это такая песня, в которой за общей грубой формой скрывается глубокое философское содержание. Понимаешь? Чувство протеста и тоски по чему-то… — Он пощелкал пальцами. — Такому. Понял? Короче… — Сергей покосился на Хейти. — Очень русская песня. Не понять так просто… Чувствовать нужно…
Хейти покивал, потер переносицу и прикинул шансы на сон. Шансов было мало.
— Значит, так. Ты давай спой еще, философ. А то, кажется, зацепило меня…
— Что зацепило? Про Тыниса Мяги? Ты не обижайся, это я так… — начал отмякший Слесарев.
— Не про Тыниса! Про анархиста зацепило, пой давай, демагог!
