— Поживем увидим…
— Что увидим?
— А, не обращайте внимания, это наше присловье — ни к чему не обязывающая вещица — безделица, если хотите…
— Нет, не хочу.
Офицер рассмеялся — и это настоящий смех, в нем задействованы не только рот, не только глаза, но и разум… Его разум смеется, лучась неясной мне радостью… Я проверил, какие еще зоны мозга активны, но не нашел никакого подвоха…
— Вы мне нравитесь, Грабен. Мы с вами сработаемся…
— Я не знал, что мы с вами ведем совместные работы. И не отвечайте, что это мы увидим, когда поживем…
— Нет, что вы, до этого еще дожить надо…
Он рассмеялся еще радостнее — рассмеялся в голос…
— Вам, как я вижу, не составляет труда себя развеселить…
Он засмеялся еще звонче, и меня пробрал холодок недоумения…
— Нас все считают надгробными камнями, Грабен, а мы — такие же люди, как все…
— Нет, вы все не такие, как все мы. А вы, полковник Радеев, еще и не такой, как все вы.
— Не думали же вы, что вам пошлют «надгробный камень»… Это было бы не правильно, ведь вас все называют «гробовщиком» — не то что навязчивое прозвище у вас такое, но называют… Вот и подумайте, что у нас тогда бы получилось…
— И что получилось бы?
— Просто похороны чьи-то получились бы…
— И чьи же?..
— А ничьи — вам ведь послали меня…
— Послали чьи-то похороны предотвратить?..
— А вы проницательны… Не думайте, что я сомневался — нет… Это я так — подметил для красного словца…
— Для красного словца вы подметили достаточно деталей — они мне предельно ясны, так что можете перестать их подмечать и украшать. Переходите прямо к делу, Радеев.
— Ах да, но сейчас не время… Дело подождет… У нас так говорят: делу время — потехе час…
— У вас, это у кого?.. У карателей?..
— Нет, нет… Просто — у нас… В народе, так сказать…
Я наклонил голову, прощаясь и пряча глаза…
Шлак кинулся ко мне, как только за мной затворилась дверь, и открыл мне ментальную линию, сообразив, что прошло время, когда можно было говорить вслух…
— За тобой пришли?!
— Успокойся. Пришли за мной, а ушли без меня.
— Он не ушел — этот офицер. Он ждет неподалеку.
— Я знаю, Шлак, но он ничего не дождется.
— А что ему нужно?
— Не знаю. Он не сказал.
— Это плохо.
— Нет, хорошо. У него на меня ничего нет.
— Что-то есть, раз уж он пришел.
— Разве что подозрения… Одни подозрения… Я их не оправдаю, и он отправится прочь… Исчезнет, как явился.
— Ты так уверен?
— Я уверен, что его заинтересовало мое последнее произведение, — этот офицер с перестроенным мной мышлением. Он прибыл наблюдать за мной — и только.
— Нет, я имел в виду другое, Грабен. Ты так уверен, что его подозрения не оправдаются?
— Абсолютно. Они безосновательны. Я не нарушу закон. Я просто исполню свои служебные обязанности с душой. Я дам человеку душу, достойную вечной жизни. Я пропишу для его разума память, и о нем не забудут и после его смерти.
— Что-то мне не верится, что ты сделаешь это, не превышая полномочий.
Я опустился в кресло, откидываясь на спинке и складывая пальцы в замок…
— Стаг расширил мои полномочия.
— Тогда мне не верится, что ты не превысишь расширенных Стагом полномочий. Ведь Вэймин у него теперь в немилости, когда с тобой он заметно мягче обходится. И Хэварт теперь получил все, чтобы перед тобой выслуживаться. Он с такой готовностью взял задаток, что и мне ясно, — он и горы своротит, чтобы получить вознаграждение. И этот запуганный солдат с завода — твой со всеми потрохами, сведенными страхом перед тобой. У тебя открытый проход на всех этапах. И получается, что теперь тебя контролирует только твой разум, Грабен. Но вопрос в том, контролируешь ли ты его?
Я скрепил руки замком еще крепче…
— Конечно, Шлак. Я — офицер S3. Мне открыты все тайны разума.
— Чужого.
— Нельзя знать чужого разума, не зная своего.
— Знать нельзя, а судить можно. А можно судить — можно и управлять, казня или щадя. И я знаю, что чужим разумом управлять проще, чем своим. И еще я знаю, что мы всегда выбираем наиболее простой путь достижения цели. Мы, как электроны, стремимся пройти путем наименьшего сопротивления.
— Нет, Шлак, не верно. Мы разумны, и наш разум позволяет нам видеть все ответвления всех путей — видеть и выбирать по-настоящему простой путь, а не такой, который простым только кажется, — с первого взгляда.
— Всех развилок не видит никто.
— Их видят те, которые их создают.
— Что-то мне подсказывает, что скоро ты станешь таким же службистом, как Хэварт.
— Я — службист? Нет, Шлак, я выше этого.
— Тебя только заносит выше. Не зазнавайся.
— Это ты думаешь об этом, Шлак, а не я. И мне не по душе ход твоих мыслей…
Шлак задумался, но спустя некоторое время неожиданно согласился…
— Наверное, ты прав. Я очень тщеславный… Я же не полковник, а собранный на свалке и скрепленный в страшную конструкцию шлак… Это у тебя статус высшего офицера, а у меня — отброса общества…
— Мне облегчает душу твое признание.
— А не отягощает твоя жестокая безответственность? Ты собрал меня из того, что в этом обществе считают отбросами, и дал мне разум сообразить это.
— Я как-то не подумал…
— А ты вообще не думаешь, что кто-то, кроме тебя способен страдать.
— Я же — офицер S3. Я создан изучать — идти вперед, невзирая ни на что, и вести за собой других…
— Хотят они того или нет.
— Все верно. Мне дана такая энергия, которую я контролирую только отчасти — отчасти меня тормозит инерция тех, кого я тащу за собой…
— И если они вдруг начнут способствовать тебе, ты станешь чудовищем?
— Или чудом.
— Разницы между демоном и гением особо не прослеживается.
— Гений — для одних, демон — для других…
— Или и то, и другое для всех сразу и одновременно.
Я выпрямился в кресле, подаваясь вперед, вперяясь заученным взглядом в треснувшие линзы Шлака…
— Я делаю то, что должен. А должен я делать то, что позволяет мне желать мое сердце, и то, что мне позволяет осозновать мой разум.
Шлак вздрогнул, загремев разболтанными шурупами…
— У тебя холодное сердце, Грабен, и горячий разум. У тебя все не так, как должно быть.
— Все так, как должно быть у офицера S3, у ученого.
Я подумал и подключил последнего «пса» — мое самое чудовищное и самое прекрасное создание… Я замыслил и сделал его таким — вместилищем безмерной красоты всеобъемлющего уродства… В нем все — все мои грезы и кошмары, вся моя щедрость и скупость… мои мечты и страхи, милосердие и жестокость… В нем все — и свет, и тьма… Он совершенен… как я, — его создатель…
