- Хорошо,- сказал Олег.
Игорь, не утерпев, толкнул дверь:
- А Некипелов? Что, уже списали Некипелова?
- Пора на двери детектор поставить,- проворчал Иван.
***
Если в подвальной лаборатории тоска заедала, то в кабинете Перовского становилось просто невыносимо. Фаер был уверен, что депрессия эта неспроста, и где-то здесь установлен скрытый альфа-излучатель, отпугивающий по ночам излишне любопытных. Но от этой уверенности отнюдь не становилось легче. Найти источник излучения без спецприборов было невозможно, а пользоваться встроенными в тело киборга Фаер тоже не мог. Темнота и пустота наваливались волнами отчаяния, пока он проверял работу отмычки, взламывающей код сейфа. Отмычка работала уже несколько часов, а электронный замок все еще не был взломан.
За окнами царило совершенное безлюдье. Около двух пополуночи пошел снег, и валил, не переставая, занося пустые улицы. Казалось, что весь мир вымер, и на всей планете остались только три совершенно одиноких существа - он, Феликс и сторож, изредка шаркающий по коридорам, чтобы поговорить с плакатами на стенах.
Фаер вернулся к лифту и спустился в подвал, где излучение было намного слабее. Он выдвинул ящик лабораторного стола, достал дистанционный инъектор и взвесил его на ладони. Хороший транквилизатор. Один выстрел - и получишь четыре часа забытья без тоски и сновидений. Четыре дозы - и получишь вечное спокойствие. Никто до тебя не доберется. Ни эта сволочь в белом халате, ни расчетливый капитан Репьев. Все останутся с носом.
Фаер вынул обойму. В запасе оставалось как раз четыре дротика. Пятым он усыпил Ганимеда в поезде. Как просто…
Грохот вывел его из оцепенения: оставленный в одиночестве Феликс требовал внимания. "Ведь он куда сильнее чувствует",- подумал Фаер. Достав из ящика шприц, он проткнул оболочку дротика и вытянул из него желтоватую жидкость. То же он проделал и с оставшимися тремя, после чего вставил обойму на место и бросил инъектор обратно в ящик. Феликс продолжал стучать. "Я иду",- сказал Фаер.
Увидев шприц, пони замер и внимательно посмотрел на вошедшего. Киборг присел на тюк сена.
- Разум - тяжелая ноша, правда, Феликс?- спросил он.
Пони промолчал.
- Разум - это всегда одиночество. Одиночества не боишься, пока не начинаешь его осознавать. Это ведь совсем не благо. Это наказание. Теперь я это наверное знаю. Один приходишь в этот мир, один уходишь. Со всеми один на один. Со всем миром. До самого конца. Тебе страшно?
Феликс после небольшой паузы утвердительно стукнул копытом.
- Я не хочу, чтобы ты уходил. Тогда и я останусь совсем один. Понимаешь?
Пони снова стукнул утвердительно, не отводя глаз от шприца.
- Ты не передумал?- спросил Фаер.
Феликс подошел и молча положил голову на его плечо.
- Больно не будет,- пообещал киборг.- Феликс будет спать. Совсем. Я буду рядом, пока ты не уйдешь.
Пони вздохнул и закрыл глаза.
***
Метель скреблась в окно, как замерзший щенок. По залепленному снегом окну метались лохматые тени сосновых лап. Мерцающий свет видеофона дрожал бликами в пустых рюмках на столе, отсвечивал синеватым пятном на корпусе лежащего рядом флэш-блока.
- Я знала, что ты не спишь,- сказала Полина.
Олег смотрел в экран, положив подбородок на кулаки.
- Я знал, что ты позвонишь. Я ждал. Сегодня странная ночь.
- Что-то происходит.
- Знаешь, это самое страшное. Чувствуешь, как оно приближается. Неотвратимо. И ничего не можешь сделать. Остается только ждать.
- Я слышу его. Мне страшно, Олег. Мне вдруг стало так страшно, что мы не успеем поговорить, когда оно придет. Завтра все будет не так. Я чувствую, как мир вокруг меняется. И меняет нас.
- Это закономерно. Вектор истории ломается. Мы ломаем этот мир, а он в отместку ломает нас. Так встряхивает поезд на стрелке, когда он меняет направление. Очень большой поезд, потому и трясет сильно. Мы в точке поворота, в точке слома. Стаканы бьются, пассажиры слетают с полок. История сворачивает на другой путь. Надо просто держаться.
- Не за что мне держаться в этой жизни, Левушкин,- сказала Полина.- Я устала держаться. Не хочу.
- Сколько раз я говорил это себе. А потом возвращался. Потому что ты ждала. Значит, мне было, за что держаться. Осталось немного. Не наделай глупостей в последний момент.
Полина невесело улыбнулась:
- Их уже столько сделано. Одной больше, одной меньше… Знаешь, так жутко, когда метель воет… Словно зверь в окно скребется и ломится. Ходит по городу, кого-то ищет… Кого?
- Рассекают тьму на части
Черной сетью провода.
Приближается несчастье,
Надвигается беда…
Олег погладил холодную шершавую поверхность флэш-блока и сказал:
- Все будет хорошо. Ты только держись за меня. Не отпускай. И все будет хорошо.
Экран мигнул, изображение Полины сменилось яркой белой точкой.
- Времени осталось мало,- предупредил знакомый голос.- Очень мало. Левушкин, ты сам все понимаешь. Так сделай то, что должен.
Олег поднял брусок флэш-блока и провел пальцем по фиксатору клавиши стирателя.
- Нажми его,- приказал Звягинцев.- Нажми, и все кончится.
Левушкин покачал головой:
- Этим? Нет. Не кончится. Ты ведь знаешь. Знаешь?
Экран молчаливо мерцал.
- Скажи, каков расклад. Я хочу знать. Должен.
- Этого никто знать не должен. Будущее нельзя знать наверняка.
- Тогда я сотру это потом.
- Нет. Иначе будет поздно.
- Поздно для меня?
Звягинцев выдержал паузу. Экран мерцал, белая точка светилась все слабее.
- Мне трудно здесь,- услышал, наконец, Олег.- Я скоро перестану быть. Послушай. Послушай, Левушкин. Ты что-то пытаешься изменить. Я хочу помочь тебе. Ты в нужной точке. Сейчас. Делай то, о чем я тебя прошу. Помоги мне, и я помогу тебе.
Экран мигнул и погас. Олег некоторое время глядел в его темный прямоугольник и слушал, как скребется метель в окно. Потом взял карандаш и разгладил лежащий на столе лист бумаги.
***
Фаер перевернул очередную страницу и внимательно пробежал ее глазами. Потом вернулся в начало папки. В личном деле значилось: "Птица Андрей Петрович. 22 года. Сержант особого отдела спецназа при "РО СБИТ". Карандашом в скобках - (росс. отд. сл. по борьбе с инф. терр.). Русский. Мать… Отец… Не женат. Не был… Не имел…" Напротив снимка молодого парня в кителе со знаками отличия войск информационной безопасности стоял жирный плюс, выведенный красным фломастером. В лице сержанта и правда угадывалось что-то птичье - черные, пронзительные, глубоко посаженные глаза. Тонкий, с горбинкой, нос. Нелепый хохолок на макушке.
