— Я понял. Один вопрос остаётся — кто будет кормить мою жену, пока я буду воевать? Как в ваших краях решают такие проблемы?
— Полагаю, везде их решают одинаково. Ты у меня получаешь десять полулун? Шесть из них мой казначей будет отправлять твоей жене. Четыре будут причитаться тебе — при армии есть и разносчики, и маркитантки, найдёшь на что потратить. Но жену твою никто не обделит. У нас это не принято. А у вас?
— У нас бывает по-разному. Хорошо. Я понял. Когда отправляемся?
Ощущение, что, ввязавшись в построение местной карьеры, я принял местные же условия игры, сопутствовало мне всегда. То ощущение, когда я парил, словно астероид в вакууме, в полнейшей и абсолютной свободе от каких-либо социальных или эмоциональных связей, накрепко вросло в память, вставало у плеча, едва я начинал сомневаться в правильности здешних традиций. Воспоминание не самое приятное. Именно тогда я ощутил, что всё-таки вырос в обществе и укоренился в нём — не просто в каком-то конкретном, а, так сказать, в обществе людей как таковом, какими бы ни были бытующие там традиции и привычки.
И теперь, выбирая из двух зол меньшее, вполне осознавал, от чего придётся отказаться. В частности, от свободы выбора, если она не была предусмотрена у той социальной группы, в которую я пробился с таким трудом. Теперь уже намного отчётливее было видно, насколько мне повезло. Были в этом мире люди, жившие во много раз хуже, чем я, и от попадания в их ряды меня совершенно ничто не гарантировало те первые месяцы, когда я перестал быть императорским гладиатором и стал просто чужаком.
Но не попал. И теперь отодвинул гнев и вспышку ненависти в этой женщине подальше в глубь сознания, пока оставив на поверхности только непроницаемую деловую холодность. Изображать радостную готовность или патриотизм не собирался, да этого никто от меня и не ждал. Рассматривая меня, госпожа Солор усмехнулась одними губами и вежливо произнесла:
— Отправляемся через две недели. Возможно, раньше, но в этом случае я своевременно тебе сообщу. Твоё снаряжение охотника, если оно у тебя ещё сохранилось, скорее всего, пригодится. Но усердствовать не стоит — едва ли тебе придётся сражаться с демонами. Лучше, если не придётся.
— Если ты точнее опишешь мне круг моих обязанностей, я смогу лучше подобрать снаряжение.
Но Аштия лишь покачала головой.
— Нет, так дело не пойдёт. Свою задачу ты узнаешь перед её выполнением, но и до того настоятельно рекомендую тебе вообще на эту тему ничего и никому не говорить. В том числе супруге. Скажешь ей, что отправляешься воевать — этого достаточно. Если угодно, можешь взять с собой хоть всё своё снаряжение, на месте отберёшь нужное. Всё, иди.
Поднявшись с кресла, я посмотрел на неё, колеблясь, сказать ли то, что так и вертелось на языке — достаточно язвительное, чтоб, прозвучав, вполне уравновесить собой моё неприятное ощущение от всей этой ситуации. И сказал бы, если б не разглядел в её бархатных глазах искорку лёгкой насмешки. Можно было подумать, что она заранее и наизусть знает всё, что я сейчас могу ей сказать, и это в один миг лишило мой порыв грядущего удовольствия. Кому охота выглядеть смешным?
Возможно, в этом взгляде и была тайна её невиданного для мира мужчин триумфа.
Жена снова удивила меня тем, что да: огорчилась, испугалась, скуксилась, узнав, что мне предстоит отправиться воевать, но при этом сохранила и огорчение, и испуг в том спектре тончайших оттенков взаимоотношения, когда мужчина не ощущает ни малейшей попытки хоть как-то на него воздействовать. Не ощущает собственной ответственности за обстоятельства. В конце концов, кукситься тоже можно по-разному. Я видел, что она огорчена лишь самим фактом моего отъезда на опасное предприятие, а не чем-то таким, чего теперь в моё отсутствие и априори по моей вине будет лишена.
Только и сказала, вздохнув:
— Тебе какие походные пироги лучше испечь? С чем?
— Стоит ли трудиться? Как понял, буду при Аштии, то бишь при штабе, там всегда найдётся что кинуть в рот.
— И всё-таки домашние вкуснее. Какие хочешь — с мясом, рыбой, требухой, может быть?
Я обнял её вместо ответа. Ощущение, что передо мной разверзается новая пропасть, в мгновение ока готовая переломить уже сложившееся равновесие устоявшейся жизни, на этот раз досадило минимально. Конечно, кому охота покидать обеспеченную жизнь и уютный дом, где каждый вечер тебя ждут три разных блюда на ужин и любимая жена? С другой стороны, к переменам я уже почти привык. Они — постоянные и оттого не менее разнообразные — были неотъемлемой составляющей частью моей здешней жизни.
Гладиатором, охотником, телохранителем я уже был, теперь попробую долю солдата. И тоже, кстати, схитрив — не рядовым же иду в строевую пехоту. Буду каким-то там особым спецом на посылках. Интересно, почему её так интересует отсутствие у меня магических навыков? Почему их отсутствие как раз и побудило принять это решение? Или мне просто показалось?
Наверняка показалось. Уверен — имей я хоть какое-то магическое образование, меня ждала бы куда более завидная работа. Побезопаснее. Видимо, маги у них что-то вроде артиллеристов при крупных пушках у нас.
Но увы. Уж что есть, то есть. Перебирая засунутое в дальний сундук охотничье снаряжение, я радовался тому, что ничего не выбросил. Впрочем, странного в этом ничего нет — рука не поднимется выбрасывать настолько дорогие вещи, хоть и предположительно ненужные.
Самое главное, что сберёг аптечку с безумно дорогими магическими средствами. Вот уж что мне не заменит даже самая лучшая перевязь под разнопородные потрошильные ножи.
Самое главное, что я и сейчас верю в лучшее.
Армия на марше вызывала в сознании ассоциации с массовым перегоном скота и блистала примерно таким же бардаком, как и тот, что я имел удовольствие наблюдать в части, где служил. Никакого величия и красоты в движущихся вперёд войсках, ни в следующих за ними обозах не было. Конечно, там, где мне пришлось играть роль сперва солдата, а потом и сержанта, до настоящего и всеобъемлющего бардака было далеко. О том, что творилось в подразделениях рангом пониже, мне приходилось слышать лишь краем уха. Всё-таки погранвойска, не фигня. Но от романтических представлений о профессии военного ещё тогда не осталось камня на камне.
Здесь, даже передвигаясь при штабе госпожи Солор, я видел слишком мало воинских построений и слишком много грузовых транспортов, навьюченных чем попало, от шатров для госпожи Главнокомандующей до охапок стрел, аккуратно увязанных по два десятка. Наибольшее уважение внушали не маршевые роты, а подразделения, охранявшие огромные повозки с провизией — вот тут всё выглядело более чем серьёзно. Так же на всём протяжении пути мне чаще приходилось видеть грузчиков, чем солдат.
