Оми подошла к дворнику. Старик отступил назад и преклонил колени, его измученные артритом ко-лени громко хрустнули. Он положил свою грубо смастерённую соломенную метлу перед собой и по-клонился, касаясь головой земли. Оми подумала о том, чтобы остановиться и сказать ему пару вежли-вых слов, но она знала, что то, что его заметили, только напугает этого простого человека. Поэтому она лишь поклонилась в благодарность за его службу. Он не увидит этого, но поймет, что она сделала это.
Принятие. Понятие, являющееся настолько же неотъемлемым элементом самурайской культуры Синдиката, как честь и долг. Так много трагедий, думала Оми, вспоминая как свою семью, так и семью Виктора. Так мало награды. Вот что значило быть рождённым в одном из правящих Домов Внутренней Сферы. Она принимала это. Виктор тоже, несмотря на его случающиеся время от времени попытки по-работать над созданием «совершенной» вселенной. Она не смогла сдержать грустной улыбки. В Син-дикате верили, что несовершенство было тем, что на самом деле и определяет жизнь.
Именно это также привлекало внимание Оми к беспорядку её садов.
У северо-восточной стены, где полуденное солнце светило в течение всего года, находились клумбы, которые Виктор высадил и за которыми лично ухаживал во время первых месяцев своего изгнания. Оми хорошо помнила то время, поскольку она разделила с ним боль потери его империи в пользу сестры. Без народа – без какой-либо настоящей политической значимости во Внутренней Сфере – он удалился на время в её дворцовый сад, чтобы работать своими руками на земле и поразмышлять о своей жизни и о своём будущем. Периоды таких раздумий в культуре Синдиката были почти священными. Оми однажды поклялась, что никогда не будет жалеть, если разделит с Виктором своё тело или свой дух, и он оправдал её веру в те дни, когда он почтил её своим решением быть с ней рядом.
Настурции, кстати, были его. Посаженные в частичной тени весенних роз, окружённые клумбой из битого белого мрамора, их яркие цвета привлекали глаз всюду, где на них падал прямой солнечный свет. Их сильный аромат мог быть чрезмерным, даже головокружительным. Они были прямыми, таким же предпочитал быть и Виктор, всегда, когда это было возможно. Они также были сильными и велико-душными. Точно таким же был и Виктор.
– Возьми это, – сказал он, когда они расставались на Могьёроде, до сих пор потрясённые неудавшим-ся покушением на её жизнь. Виктор держал в руках камень натами, который она подарила ему на Рож-дество год назад. Тот, который он назвал Путь Воина.
Оми попыталась отказаться.
– Он должен остаться с тобой.
Виктор улыбнулся и покачал головой.
– Он заслуживает иметь дом. Место, где мог бы чувствовать себя уютно. Для меня такое место было бы всегда рядом с тобой. Положи его в саду на Тукейиде, где ты его впервые дала мне. И если ты вер-нёшься на Люсьен, размести его между настурций у своего дворца, в тенистом уголке.
Он по памяти выбрал прекрасное место. Тот камень был насквозь пронизан ниточками красновато-синего кварца, который блестел, ловя случайный солнечный луч. На нём также была зигзагообразная линия из зёрнышек кристалла, тянущаяся по пустой поверхности, названная Виктором «тропой слёз». Оми часто доставала этот камень из его укрытия, держа его так, чтобы на него попадали яркие солнеч-ные лучи. Они мигали подобно крохотным звёздочкам, напоминая ей о пути Виктора со времён Могьё-рода. Из Ньютаун Сквер на Худ и Винтер. Затем, на Нью-Кейптаун и Ковентри. Потом – на Аларион и Йорк, который чуть не стал его концом, а теперь, в скором времени – на Халфуэй.
Оми знала камень так же хорошо, как и каждый закуток своего дворца. И он был перемещён.
Изменение было едва различимым, как будто кто-то поднял его, а затем осторожно положил назад, изменив местоположение камня на земле. Это обеспокоило её. Садовники знали, что эти цветы трогать нельзя, что камень был Назван. Они все понимали, что у неё была привычка проведывать его. Камни натами были очень личным делом.
Однако Оми могла назвать полдюжины причин, по которым кто-то мог залезть в клумбу и потрево-жить камень. Садовник мог захотеть вытереть его от грязи или, возможно, переместил его в процессе удобрения почвы. Также было вероятным, что один из главных садовников мог решить, что камень нужно перевернуть, чтобы придать ему «свежий вид».
Оми не желала свежего вида для Пути Воина. Если она искала что-то, чтобы отвлечься, то она нашла это. Оберегая настурции, она сошла с плиточной дорожки на крепко утрамбованный, раздробленный мрамор. Осторожно нагибаясь, одна рука вытянута для равновесия, она потянулась, чтобы вытянуть камень из его гнезда. Её пальцы коснулись его, сомкнулись вокруг камня размером с кулак, и приподняли с места.
Резкий свист, сопровождаемый ощущением боли, испугал её. Что-то её ужалило. Даже дважды – два укуса в нижней части руки. Третий пришёлся в рукав её кимоно, и какое-то движение среди роз сверху заставило Оми подумать о быстрых насекомых. Всё ещё нагибаясь над клумбой, она медленно подняла руку, хмурясь из-за её тяжёлого веса и из-за того, как её приходится изгибать, чтобы увидеть запястье. Две иголки вошли в руку, одна из них через нефритово-зелёный рукав кимоно. Не больше, чем швей-ные иголки, каждая с наконечником в виде маленького пластикового цилиндра.
Оми почувствовала бессмысленный взгляд, оценивающий её лицо. Она закрыла глаза, нетвёрдо по-пыталась перейти обратно на плиточную дорожку.
– О, Виктор, – прошептала она.
Его имя было последним, что скажет Оми Курита.
– Оми-сама? Тэцукете! Има, има!
Она услышала, как старый дворник поднял тревогу, почувствовала неумелое надавливание руками на свои плечи и массирование щёк. Борясь со слабостью, она заставила себя открыть глаза. Она не могла сфокусироваться ни на одном из лиц, склонившихся над ней, закрывших от её взора бесконечное голубое небо. Острый аромат настурций ослабевал по мере того, как замедлялось её дыхание. Оми попыталась заговорить, но паралич уже лишил её голоса.
Её сознание зафиксировало момент, когда ей начали делать искусственное дыхание и массаж сердца. Затем пришла боль аритмии – сердце ускорилось в отчаянной попытке доставить кислород к мозгу. Мир сморщился, потускнел, пока единственное воспоминание не завладело её сознанием. Лицо. Его лицо. Глядящее на неё с огромного расстояния, когда он наклонился, чтобы положить что-то на землю. Она так сильно хотела сказать… лишь один последний шёпот… чтобы сказать ему…
Виктор…
Крики в дождь.
Бьюн, Халфуэй,
