– Тьфу! Да не о том я спрашиваю! Прорези рядом никакой не было? Ну как бы тебе объяснить? Коробочка такая, а в ней прорезь? – Хаймович чертил пальцем по столу.
– Кажется, была коробочка, я на всякий случай и на нее надавил, но безрезультатно.
– Хм, ключа у нас всё равно нет. Лифт, может, и рабочий, но без надлежащего допуска просто не сработает…
Старик откровенно заскучал.
– Придется, видимо, довольствоваться фонариком. Думаю, для разведки этого хватит, а там думать будем.
От дальнейших размышлений нас отвлек шум в гостевой комнате, в той, где Хаймович занимался обменом и приемом хабара. Кто-то настойчиво водил палкой по решетке на окне. Хаймович поспешил на шум.
– Здорово, дед! – донеслось из-под окна.
– И вам не хворать, с чем пожаловали?
– Дед, ты Толстого давно видел?
– Да уж дней семь как не заходил, а вы имеете к нему дело? Может, что передать?
– Вот именно что имею… – дальше неразборчиво. – Передавать ему ничего не нужно, а вот сообщить нам, если появится, можно и даже нужно. Соображаешь?
– Разумеется, только дел у меня много, могу и позабыть. Старость не радость. Записать бы для памяти, да чернила кончились. Вы знаете, как делать чернила? Берешь гудрон обыкновенный и разводишь его керосином либо соляркой. А у меня, как на грех, всё кончилось.
За окном усмехнулись.
– Будет тебе, дед, и гудрон, и солярка для чернил.
– А когда, позвольте узнать?
– Сегодня к вечеру, пацана пришлю. Только учти, старый, если записать забудешь, тебе эти чернила в окно влетят и загорятся…
– Извините, любезный, а можно узнать, как вас кличут?
– Ну Котом, а что?
– Уважаемый Кот, это, конечно, на тот случай, если Толстый появится. Надо знать, кому весточку передать.
Кот расплылся в улыбке, этого я, конечно, не видел, подпирая стенку смежной комнаты, но почувствовал. Меж тем, выдержав паузу, дед продолжил:
– И совсем не для того случая, если чернила загорятся, и людям Косого придется вас побеспокоить.
Улыбку как ветром сдуло. Зато я расплылся в улыбке. Умеет Хаймович с людьми разговаривать. Душевно. Кот – лох явный, если не знал, что мы под защитой Косого.
– Ладно, дед, договорились, после обеда жди гонца… Хаймович вернулся, сияя как начищенный самовар, и подмигнул.
– Вечером, Максим, мы соорудим тебе отличные факелы.
* * *
Не знаю, сколько я протяну, стабилизирующий раствор, может, и работает, но биотики после такой дозы электромагнитного излучения, скорее всего, мертвы.
Однако задачу свою они выполнили – я всё еще жив, значит, исправили сегменты ДНК, заменили «битые» гены, может быть часть хромосом, если не все. Оборудование погибло безвозвратно, как обстоят мои дела на самом деле, уже не узнать никогда…
Никогда. Как часто я употребляю это слово. Многое осталось в прошлом, многое, если не всё, что я знал, любил, чем дорожил. Ни родных, ни близких, всё в прошлой жизни. Работа, моя работа, которой я был фанатично предан, тоже… В последний день, бросив своих, я бежал на работу. Нет, не работать, а лишь украсть пару ампул для жены и сына. Я всё еще наивно надеялся прожить с семьей долго и счастливо. Раствор помог бы организму бороться с неизбежными последствиями радиоактивного заражения. Я истово верил в его силу и испытал его на себе. Однако существовал огромный риск побочных эффектов. И я долго колебался перед выбором между смертью и неизвестностью, таившей в себе, возможно, еще более мучительную смерть или жизнь в измененном непривычном состоянии. Нерешительность меня и погубила. Поздно, поздно принял решение, поздно его воплотил. Две ампулы в защитном чехле в нагрудном кармане. Но тех, кому я их нес, уже нет. У меня никого и ничего не осталось. Осталось здание, в которое я теперь не могу зайти, мертвое здание. Система безопасности сработала по уровню «А» и работает до сих пор, выжигая всё живое и неживое тоже. Уровень угрозы «А» – это «Антибиотик». Сотрудники говорили, что, если «Антибиотик» сработает, живого не останется ничего, даже на уровне микроорганизмов. Система была разработана и установлена на случай нападения на объект и его захвата, а также на случай, если подопытные вырвутся из лабораторий. Лаборатории занимали пять этажей в подземной части здания…
* * *
Старик бинтовал палку пропитанной в смоле и солярке тряпицей.
– Кошки, пожалуй, единственные животные, к которым у меня сохранилась привязанность.
Гордые, независимые, грациозные, отличные охотники, несмотря на свой нрав, они по-прежнему жмутся к человеческому жилью. Собаки были еще более зависимы от человека в свое время, но посмотри, что с ними стало. Объединились в стаи безжалостных убийц. Стадность, так присущая некоторым животным, часто выдает не слишком хорошие качества, и у человека в том числе.
Кошка – ярый индивидуалист и коллектива не терпит. Вот, посмотри на него, – Дед кивнул в сторону серого дымчатого кота, сидящего на спинке кресла и безучастно наблюдающего за процедурой изготовления факела.
– Он приходит и уходит, когда ему вздумается. Пропитание добывает себе сам и от меня не зависит. И тем не менее ни за что не ляжет спать, пока я не лягу. Почитать не даст вечером, собака такая, лезет на руки, мурлычет, утаптывает лапками, может даже укусить, если я не иду спать. И он не успокоится, пока я не прилягу, и он не умостится на моей груди. Я искренне люблю этого проказника, но я совершенно не уверен, любит ли он меня или просто нуждается в моей любви. Впрочем, однажды, когда обломком плиты завалило мою дверь, и я думал, что помру тут с голоду, он таскал мне крыс. Представляешь, Максим, утром просыпаюсь, а у кровати рядком аккуратно разложены пять крыс. Я взял этого бродягу на руки и плакал… – Старик промокнул уголком рукава глаз и продолжил: – К счастью, долго мое заточение не продлилось, старый знакомец нашел меня и вызволил из заточения. Как давно это было… Лет двадцать назад.
Я покачал головой, выходило, что коту по кличке Душман более двадцати лет. Не знаю, сколько они живут, но склоняюсь к мысли, что Душман – ровесник Хаймовича. Может, долголетие заразно? Может, это мне надо спать на груди Хаймовича, и я еще лет тридцать протяну? Ну уж нет, лучше я посплю на груди Розы, она, конечно, не молоденькая девчушка с круглой попкой, она старая, почти моя ровесница. Но и на таких охотники еще находятся. И я в том числе.
Тут я проглотил взявшийся из ниоткуда комок в горле. Молодые девушки – они все в кланах и стоят немерено. В клане Джокера, говорят, такие красотки есть – посмотришь, и уже оргазм наступил. Со мной, кстати, помимо еды, красоткой рассчитаться должны были. Ох, не к добру я это вспомнил на ночь глядя, неудержимая сила повлекла меня к Розе. «Да не такая уж она старая и страшная, – подумалось мне, – ну чуть за двадцать, так и мне уже не двадцать».
