Ребенок направил ствол миниатюрного оружия на приближающихся и мгновенно выпустил целую очередь.
Послышались крики боли, несколько пистолетов загрохотали в ответ. Но в ребенка никто не попал, пули летели над головой. А тварь прицелилась снова и дала вторую очередь, поводя стволом. Флойд услышал новые крики и проклятия. Фонари попадали наземь, погасли.
Застонав от натуги, он выдернул руку из-под ноги ребенка. Пальцы задели пистолет, нашарили снова, сомкнулись вокруг рукояти. Флойд развернулся, поддерживая левой рукой запястье правой. Дитя посмотрело вниз, и самодовольство на лице сменилось ошеломлением.
Флойд нажал на крючок. Оружие щелкнуло.
И все.
Дитя снова жутко ухмыльнулось – и направило пистолет на Флойда, держа рукоять пальцами, похожими на бледных угрей.
Рядом тонко залаяло оружие, плюясь металлом.
Дитя нелепо закрутилось, замахало руками, будто отброшенная кукла, – а пули рвали его на части. Ожье давила на спуск, пока не опустошила обойму. Раскаленный конец ствола ало светился в темноте. Останки твари – изодранная одежда, истерзанная плоть, перемешанные друг с другом, – шлепнулись наземь, сочась кровью, будто вырезка в мясной лавке.
Флойд кое-как встал и полез вслед за Ожье в боковой тоннель.
– Тебе дальше нельзя, – предупредила она.
– По-твоему, лучше иметь дело с полицейскими? Они же считают, что по ним палил я!
– Уж поверь: лучше иметь дело с полицейскими.
– Они сперва выстрелят, а потом станут разбираться.
Она чертыхнулась в сердцах.
– Если пойдешь за мной, залезешь в такое, что в страшном сне не приснится!
– Я рискну.
– Тогда закрой дверь, пока нас не прищучили!
– Думаешь, они видели, как мы лезем сюда? – спросил он, исполняя требование.
– Не знаю. – Ее голос звучал слабо, дыхание было неровным, прерывистым. – Они захотят узнать, куда мы подевались. Осмотрят каждый дюйм тоннеля и обязательно найдут дверь.
– Надеюсь, на этот случай у тебя есть запасной выход?
– Я тоже надеюсь.
Теперь они шли по тоннелю гораздо у́же предыдущего и без рельсов. Да и не поместился бы в него поезд. В этом тоннеле Флойд даже не мог выпрямиться, и хотя шагал пригнувшись, то и дело цеплялся макушкой за грубо отесанный потолок. Ожье двигалась впереди, поминутно останавливаясь, чтобы собраться с силами.
– Нам повезло, – сказала она. – Дети уже не очень хорошо видят в темноте. С возрастом их зрение деградирует.
– А насколько они стары?
– Здесь находятся по меньшей мере двадцать три года. А может, и больше. И дряхлеют с каждым днем.
– Что-то мне подсказывает: ты готова многое рассказать.
– Еще минута, Флойд, и получишь все ответы. Я уже говорила, что вряд ли они тебе понравятся.
Впереди забрезжило слабое сияние, не разогнав темноту, но смягчив ее, – так сереет небо перед рассветом. Голоса преследователей раздавались совсем близко, похоже, они стояли по другую сторону двери. Ожье была права: полицейские быстро найдут лазейку, особенно если считают, что идут за убийцами.
– Так кто же послал этих детей? На кого они работают?
– Не могу сказать, меня насчет них не инструктировали. Послали с элементарным заданием – добыть бумаги, оставленные Сьюзен Уайт. Никто не предупредил меня о возможных осложнениях.
– Но ведь они знали, что осложнения будут?
– Мое начальство? Ну да. Очень похоже, что оно знало гораздо больше, чем рассказало мне.
– Ожье, мне кажется, тебя сдали с потрохами.
– Я думаю почти так же.
– Так, давай рассказывай, кто ты и кто твои начальники? Поскольку они не были откровенны с тобой, ты им ничего не должна.
– Если бы они были откровенны, я бы сюда не отправилась ни за что.
Флойд и Ожье подошли к источнику света. В стене тоннеля высилась дверь, огромная, толстая, круглая, похожая на танковый люк. Она была приоткрыта, и свет просачивался сквозь щель. Он подрагивал, будто отраженный от воды.
– Плохо, – отметила Ожье. – Дверь должна быть закрыта.
– А что с твоими друзьями?
– Я надеялась, что они уже прибыли и ждут меня, хотя бы пара человек. До прошлой пятницы здесь базировалась целая команда. В тоннель проникли дети – по своей собственной шахте. Они убили двух моих коллег, Бартона и Авелинга. Скелсгард ранили, но она теперь в порядке. Я ее отправила, попросив выслать подкрепление. Когда я уходила, мне пришлось оставить дверь открытой, ведь с другой стороны не было никого, кто мог бы ее закрыть.
– И когда, по твоим расчетам, должна была на выручку прискакать кавалерия?
– Минимум через шестьдесят часов после отъезда Скелсгард. То есть около полуночи – но отправка помощи могла задержаться. Если бы кто-нибудь прибыл, он бы закрыл дверь с той стороны.
– Может, мы поймем, что случилось, если войдем в нее.
– То, что за ней, тебе не понравится, – предупредила Ожье.
– Я уже весь в этой игре. Идем.
Они приоткрыли дверь достаточно, чтобы протиснуться. Флойд помог Ожье перешагнуть через каммингс и ступил следом, щурясь от непривычного переменчивого света, заполняющего комнату.
– Помоги закрыть дверь, – попросила Ожье.
Они вместе толкнули массивную конструкцию, затем Флойд закрутил до отказа штурвал замка.
– Это их задержит, – пообещала Ожье. – Придется тащить оборудование для резки металла.
– Рано или поздно они пробьются.
– Да, но нужно продержаться лишь дня три, до прибытия людей, которые тебя выручат. Воду и еду найдешь в соседнем помещении.
– Что за помещение?
Комната, в которой они находились, размерами не превышала гараж на одну машину. Стены были грубо вытесаны из темного поблескивающего камня, пол – исцарапанный металл. Вокруг стен несколько шкафов и верстаков, на них устройства, в которых Флойд узнал оборудование для радиостанции. Приборов было много, причем соединенных причудливым образом, – но выглядело все вполне обыкновенно, никаких суперсовременных шпионских штучек. Единственной диковиной в комнате, и притом очень странной, было то ли зеркало, то ли экран на дальней стене. Высотой в человеческий рост, оно давало свет, казалось совершенно плоским, но создавало головокружительное ощущение скрытой глубины, постоянно меняющейся перспективы. Его обрамляла тяжелая рама, плавно переходящая в стену. Рама была сделана из полупрозрачного материала, похожего на темный мед, с мерцанием в глубине, будто там прятался таинственный механизм.
Ничего подобного Флойд в жизни не видел.
– Это комната цензора, – пояснила Ожье, отдирая набухшие обрывки Флойдова пиджака, служившие бинтом, и перевязываясь заново, потуже. – Здесь есть аптечки, но по ту сторону цензора выбор гораздо лучше.
– По ту сторону чего?
– Вон той штуки. – Она указала на источник дрожащего света. – Мы называем его цензором. На самом деле это вроде таможенного контроля: одно пропускает, другое – нет. Думаю, на той стороне нам будет нечего опасаться.
– Рассказывай дальше, пожалуйста, – попросил он, завороженно глядя на движущуюся, пульсирующую поверхность.
– По какому принципу он разделяет позволенное и запрещенное, нам неизвестно.
Флойд подумал, что это звучит не слишком ободряюще.
– Но строг он главным образом к тому, что отправляется в Париж. Из Парижа до сих пор все проходило беспрепятственно.
– Ты говоришь так, будто не представляешь, как работает это устройство.
– Никто из нас не представляет ни принципов его работы, ни его возраста.
– Слишком все это странно для меня.
– Тогда возвращайся и вступай в переговоры с полицией. Кстати, я не уверена в том, что он тебя пропустит.
– А тебя пропустит?
– Да. Я проходила сквозь него уже трижды, и без всякого вреда. Но мы разные. Что можно мне, не обязательно можно и тебе.
– И насколько же мы разные?
– Больше, чем ты можешь представить. Но есть лишь один способ убедиться, пропустит или нет. Я пойду первой и подожду тебя на другой стороне. Если ты не появишься через минуту-две, я…
Ожье внезапно умолкла.
– И что тогда?
– Трудно сказать. Мы никогда не видели, чтобы цензор не пропускал живое. Я не знаю, что произойдет, если вдруг он решит не пропустить тебя. – Ожье передернуло. – Это может быть… э-э… неприятным. Крайне. Нашим попыткам доставить с той стороны машины, оружие, средства коммуникации и прочее в этом роде цензор, как правило, препятствовал.
У Флойда возникло специфическое чувство, как будто он явился в салон, где шла игра по-крупному, и сел за стол, совершенно не представляя правил.
– Он что, блокировал эту технику?
– Уничтожил. Превратил в бесполезные куски металла. Рандомизировал на уровне атомарной структуры, уничтожив даже микроскопическую упорядоченность. Все приходило в негодность, за исключением простейших вещей – лопат, ножей, одежды, бумажных денег. Вот почему в этой комнате нет ничего необычного для тебя. Все здесь утащено из Парижа и приспособлено под наши нужды.
