отверстий от пуль. Засохшую кровь уже вытерли влажными тряпками, так что ранения предстали перед врачом во всей своей неприглядной красе. Судя по всему, были задеты легкие и печень. Еще одна рана была прямо напротив сердца, но то ли пуля каким-то образом обогнула этот важнейший орган, то ли он у пострадавшего был смещен, что в принципе не редкость. Иначе как объяснить, что этот человек еще лежит живой?
Отринув все лишние мысли, врач принялся за работу, которая грозила затянуться на очень и очень долго, если пациент, конечно, не помрет в ближайшие десять-пятнадцать минут.
— Давление ниже шестидесяти, сердцебиение учащается. Сто десять… сто пятнадцать ударов! Начинается геморрагический шок, срочно нужно переливание! — Предупредил ассистент.
— Нельзя переливание! У него артерия поврежд… — Иван Романович осекся на полуслове, что-то рассматривая через широкий надрез, сделанный вдоль реберной клетки. Не может этого быть! Вот же идет отчетливый раневой канал, прямо сквозь грудоакромиальную артерию, но она… целая?! Хотя нет, если присмотреться, то на ней можно заметить небольшой след, похожий на рубец. Но как это возможно, черт подери?! Ладно, не время думать над чудесами господними! — Хм… давай переливание! Группа крови известна?
— Нет, еще не было результатов из лаборатории.
— Хрен с ним! Давайте физраствор «пятерку», если через пять минут не будет известна группа, ставим струйное с «нулевкой» резус-отрицательной.
— Но Иван Романович, мы же не брали пробы на индивидуальную совместимость…
— Я СКАЗАЛ, СТАВЬТЕ!!!
Крик врача просто сдул ассистентку, и уже в следующее мгновение она появилась с несколькими пластиковыми мешками донорской крови и физиологического раствора.
Дальше работали почти в тишине, которая нарушалась лишь отрывистыми командами Михайлова, звоном хирургических инструментов, бросаемых в почкообразные лотки и шорохом вскрываемых упаковок с лекарственными препаратами.
Прошло уже полчаса с начала операции, но состояние пациента не ухудшалось, что хоть и дарило некоторые надежды на удачный исход, но оно и не улучшалось, что делало шансы на выживание весьма призрачными.
После получения результатов из лаборатории с группой крови пострадавшего, ему стало заметно лучше с запуском струйного переливания. Сердечный ритм выправился, а давление относительно нормализовалось, насколько это вообще можно назвать нормальным в таком-то состоянии.
Михайлов резал, сшивал, выправлял, удалял на полном автомате, потому что мысли его были совсем о другом. Он попросту не верил своим глазам! При всей серьезности внешних повреждений, внутренние тоже были достаточно серьезны, но все-таки минимальны! Такого в его практике не было еще ни разу. Вот как объяснить наличие входного пулевого отверстия аккурат перед сердцем, а выходного точнехонько за ним, но при этом, сам орган совершенно цел и исправно функционирует? Никак! Это нонсенс! Не может такого быть! Но, тем не менее, самое настоящее доказательство лежало сейчас перед ним на операционном столе.
Еще одна странность произошла где-то спустя часа три после начала реанимационных мероприятий. В оперблоке повеяло настолько непередаваемой жутью, что Михайлов чуть не выронил зажим, которым орудовал, внутрь пациента. Подняв ставшие квадратными глаза на своих коллег, он понял по их напряженным взглядам, что они ощутили то же самое. Однако это состояние очень быстро схлынуло, не оставив после себя никаких напоминаний.
Медики коротко переглянулись, пожали плечами и снова окунулись в работу.
За время операции, которая подобный приступ всеобщего страха повторился еще один раз. Никто не мог понять, что это, и почему так происходит, и уж тем более никто не догадался бы связать эти события с двумя пациентами, что распрощались с жизнью примерно в это время в соседнем операционном блоке.
Наконец, спустя невероятно долгие тринадцать часов, в течение которых медики не прерывались даже на то, чтобы сходить в туалет, Михайлов отшвырнул от себя корнцанг и иглу Дешана, которыми усиленно работал последние минут пятьдесят. Врач промахнулся мимо лотков с инструментами, но ему было на это плевать. Он просто уже валился с ног и начал плохо видеть из-за мерцающих пятен в глазах. Если он останется здесь еще хоть на четверть часа, то от утомления начнет уже откровенно вредить пациенту. Иван Романович и так уже сделал все, что от него зависело, дальше тут справятся и без него.
— Зашивайте! — Коротко бросил Михайлов коллегам, и отправился на выход, на ходу снимая перчатки и промокая лоб собственным колпаком.
На заплетающихся ногах медик добрался до ординаторской, где упал на диван и тут же провалился в сон, даже не пытаясь потратить хоть секунду драгоценного времени на что-либо иное. Но в полной мере отдохнуть или даже хоть немного выспаться ему не дали. По его ощущениям, он даже не успел еще сомкнуть век, а его уже кто-то настойчиво тряс за плечо. С трудом разлепив глаза, медик увидел, что над ним склонился главврач собственной персоной.
— Иван Романович! Иван Романович! Ну что? Как там наш пациент стреляный? — Она явно пыталась не показывать своего волнения, но нервозность то и дело проскакивала в ее жестах и мимике.
— А, Ольга Леонидовна, это вы… а это не может подождать немного? Я не спал уже почти двое суток, пожалейте меня хоть вы…
— Уже пожалела, поэтому уже отдала распоряжение в кадры подготовиться проект приказа. Я даю вам три дня оплачиваемых выходных, но получите вы их только если все мне расскажите сейчас!
С кряхтением сев на узеньком диванчике, врач поправил съехавшие очки и потер заспанные глаза. Три дня выходных это уже хороший стимул к беседе! Отоспится он на них на всю неделю вперед!
— Что вы хотите знать?
— Пациент жив?
— Жив. — Кивнул Михайлов. — Его должны уже были зашить и поместить под наблюдение.
— Нет, мне доложили, что он все еще в операционном блоке, и вышли оттуда только вы один.
— А, ну, значит, еще шьют. Там, знаете ли, работы побольше, чем рваный парус латать. Я бы тоже им помог, да просто руки уже иглу не держат, боюсь напортачить.
— Угу… угу… отлично! — Главврач слушала своего подчиненного и медленно кивала. — То есть, угрозы для жизни сейчас нет?
— Ну, как вам сказать… угроза определенно есть, но мы сумели ее купировать настолько, насколько это вообще было возможным при таких исходных. Вы знаете, это был очень странный пациент, во время операции я
