Взревев, хабл резко присел и дёрнул на себя Дана здоровой рукой. Для этого он вцепился в перевязь кобуры на касадорском поясе. Видимо, рассчитывал использовать острые кривые зубы в качестве холодного оружия. Дан едва успел выставить ногу, согнув в колене, и упереть её в грудь противника, а сам нанёс удар прикладом сверху по вражьей голове. Хабл дёрнулся, получил второй удар, третий…
Кобура лопнула, треснул пояс, и на землю выпала последняя неразряженная «немезида». А Дан, наконец, смог отшатнуться. Правда, к сожалению, револьвер из рук выпустил. Враг тут же резко выпрямился, решив в прыжке дотянуться до его шеи, но в итоге сам подставился под удар. Касадор успел запустить руки под густую бороду хабла и вцепился пальцами ему в кадык, не подпуская страшную тварь к своему горлу.
Образина попыталась вырваться и махнула левой рукой, метя в лицо Дана. Но попала по груди, разорвав рубашку и оставив четыре кровавых борозды длинными грязными когтями. Дан ещё сильнее сжал пальцы, гася рвущийся наружу крик боли.
Шея врага под пальцами мерзко захрустела. Движения хабла стали судорожными, дёргаными, а взгляд глубоко посаженных глаз затуманился. Ещё через несколько секунд существо обмякло, и Дан, наконец, позволил мёртвому телу упасть на землю.
Рядом упал ещё один хабл, словив пулю – что явно было куда милосерднее. Дан быстро поднял из пыли заряженную «немезиду» и огляделся. Бой заканчивался. Иоганн сидел на земле, зажимая рваную рану на ноге. Рядом с ним валялся ещё один хабловский «топорщик» с десятком ножевых ран в груди. Поодаль без сознания лежал Пётр, но его уже осматривал Бенедикт. Вульф и старик Джон помогали истошно орущему Мигелю вытащить из плеча заострённую палку.
Всего внутрь круга фургонов сумели прорваться семь хаблов. Остальные трупы лежали под фургонами, на крышах фургонов – ну и, видимо, за ними…
В несколько прыжков Дан добрался до поста на крыше, взлетел наверх и первым делом проверил, как там воллы. Двое животных погибли, но вот остальные с честью выдержали оборону. Вокруг них лежало три десятка волосатых тел, насмерть затоптанных копытами. А отряд выживших хаблов – примерно в десяток мерзких рыл – спешно двигался в сумерках к Инокайму.
С каким бы удовольствием Дан сейчас приказал своим бойцам отдыхать, предоставив злосчастный посёлок его собственной судьбе…
Однако он был касадором. Касадором с центральных равнин. И не было для них большего позора, чем бросить селение на растерзание хаблам…
Не мог касадор не помочь мирным жителям. Не мог развернуться и безразлично уехать, когда аборигены грабят посёлок и с аппетитом жрут его жителей. Ведь ради защиты людей касадоры и брали в руки оружие. И когда на мирных жителей нападали, все ссоры и обиды, все личные дела – всё отходило на второй план.
Дан обернулся к своим и, поиграв желваками, приказал:
– Всем, кто на ногах, запрячь воллов! Инокайм под ударом…
Поселение Инокайм, в то время, когда туристам там не место, Марчелика, 2 января 1936 года М.Х.
Хла Тхут прекрасно понимал, что он труп. Вот уже минуту как. И не просто труп, а обеденный стол на ужине Бохра Маюка – или хаблов, как их называли выходцы из Народной Аристократии.
Когда первые из них ворвались в посёлок, Хла Тхут мгновенно разрядил свой револьвер, но больше патронов у него не было. Два Бохра Маюка опрокинули его на землю, а один занёс над ним заострённую палку.
И тут прогремели три выстрела.
Вот если бы не Тахатура Тет, быть бы Хла Тхуту и вправду трупом. А так он стал должником Тахатура Тета.
Это лучше, чем быть трупом, но хуже, чем занять денег у ростовщика Вильяма Мьяук Пхью, жадной сволочи такой… Даже местный святой отец его урезонить не мог!.. Да что уж там, вся история после изгнания их деревни в Загорье пропахла неудачами и страданиями. И Хла Тхут считал, что нападение хаблов – это закономерный её печальный итог.
Но Тахатура Тет так не считал. Он сунул Хла Тхуту горсть патронов и приказал стрелять.
Продвижение хаблов остановилось на центральной улице. На крики тех, кто жил в домах на окраине, никто больше внимания не обращал. Зачем слушать трупы? Трупы слушать не надо – так можно и заболеть. Хла Тхут прицелился и выстрелил в одного из хаблов, но тот словно почувствовал, что в него метят, и, гад такой, ушёл из прицела. Расстроенный Хла Тхут покачал головой и покосился на Тахатура Тета – жалко было потраченный патрон…
Но Тахатура Тет на него не глядел. Он целился в хабла, гнавшего по улице Тиду а Лон. Бедная Тида визжала, махала руками, но скоро её должны были настигнуть. Тахатура Тет спустил курок, и мерзкий хабл свалился в дорожную пыль.
– Стреляй, Хла Тхут, стреляй! – напомнил Тахатура Тет.
Все, кто смог добраться до центра города, старались найти хоть какое-то оружие. А добрались многие. Хаблам, похоже, досталось не больше десятка человек. Что удивительно, потому что дозорные прощёлкали нападение. Ещё можно было рассчитывать удержать центр, но – увы! – селение Инокайм было нищим, и патронов здесь было мало. А бойцов, если не считать Тахатура Тета, и вовсе не было. Во всяком случае, толковых.
– Не опускай руки, Хла Тхут! Стреляй! – потребовал Тахатура Тет, заметив состояние парня.
– Да сколько уже не опускали!.. И всё зря… – вздохнул тот, вспоминая, как им пришлось бежать из Загорья, бросая всё по пути.
– Стреляй, кому сказал!.. – рявкнул Тахатура Тет, и это, наконец, привело Хла Тхута в чувство.
Он поднял револьвер, прицелился и выстрелил. Потом ещё раз. И ещё. Он стрелял, пока у него снова не кончились патроны. И получил ещё горсть от Тахатура Тета. Но защитники один за другим замолкали, а хаблы всё ещё валили сплошной волной…
– Проклятые Бохра Маюка! – чуть не застонал Хла Тхут, когда револьвер снова впустую щёлкнул курком.
– Больше патронов нет, – устало сказал Тахатура Тет. – Ты хорошо сражался, Тура Хла Тхут…
– Спасибо, Тахатура Тет, – отозвался Хла Тхут, у которого даже сил не было радоваться, что его впервые признали воином.
Тахатура Тет закинул за спину пустое ружьё и потянул из ножен саблю. Посмотрев на него, Хла Тхут решил, что и ему не стоит просто так сдаваться. Он убрал револьвер и вытащил длинный нож, почти боевой кинжал.
Плечом к плечу с Тахатурой Тетом они поднялись навстречу набегающим хаблам. Редкие выстрелы уже не могли остановить звериный напор людоедов. И в тот момент, когда казалось, что ничто не сможет им помочь, хаблы вдруг будто споткнулись – и стали останавливаться…
Со стороны окраины часто загрохотали выстрелы и раздался громогласный рёв. А потом на улицу выметнулась группа воллов, на которых восседали касадоры. Один из них, здоровый, как тот волл, на котором он сидел, стрелял из какого-то исполинского револьвера, отправляя на тот свет одного людоеда за другим. Второй, с белыми волосами и кровавой повязкой на ноге, бил по Бохра Маюка из ружья.
Остальных Хла Тхут не успел разглядеть. Воллы, склонив головы и издав торжествующий рёв, врубились прямо в скопление хаблов, и те полетели, как вонючие брызги, в разные стороны. Пространство вокруг, и без того запылённое, сразу заволокло взвесью песка и дыма…
Мимо Тахатура Тета и Хла Тхута, стреляя по людоедам, проскакала смуглая девушка с коротким ружьём. Следом из дыма появился очень сердитый волл, который принялся азартно затаптывать двоих невезучих хаблов. Правда, чуть не сбросил своего седока – но разве же за всем уследишь в порыве благородной ярости?..
– Гу цин мшипа! – вдруг взревел Тахатура Тет и, резко развернувшись, рубанул саблей набежавшего хабла.
А Хла Тхут, наконец, сбросил оцепенение и кинулся в гущу драки, полоснув ножом ближайшего врага. В мечтах Хла Тхута это был сильный удар, который сразу разрубил врага пополам. Но острый нож оставил лишь глубокую борозду на теле Бохра Маюка. Людоеду это очень-очень не понравилось. Он развернулся, грозно вскинул топор – и удивлённо уставился на дыру, возникшую в груди. Его мёртвое тело упало на Хла Тхута, и они вместе повалились на землю.
