Вечером, как раз перед рейдом, к уставшим от дневных дел друзьям, как уже повелось, наведался Политыч. Ввалившись в дом, старик скинул свой плащ и сапоги, и развалился в единственном бывшем в доме Срамнова креслице, шевеля пальцами ног. На деревню спускались сентябрьские сумерки. Весь день велешинские мужики посвятили установке заборов, призванных закрыть от шустрой нечисти наиболее доступные пути проникновения к жилью – прогоны, улочки, тропинки. Ещё на прошлой неделе взялись тянуть забор прямо от речки, по заливному лугу к уже существовавшему, но требовавшему апгрейда забору, окружавшему старый, ещё колхозных времён, животноводческий комплекс – коровник да телятник, в которых теперь тоже кипели ремонтные работы. Село готовилось к зиме – и скотине понадобится уход и нормальные условия, чтобы перезимовать. Сказать, что умаялись к вечеру – ничего не сказать. И вроде на воздухе, и вроде работа не такая уж тяжёлая. Однако, всё дело в сноровке. Вон, местные мужики, хоть и хлипкие с виду, в сравнении с тем же Иваном – а с них как с гуся вода. Роют, копают, пилят, тащут что-то – и, кажется, не знают усталости. А тут, с непривычки, так ухайдокались, что и говорить сил не осталось, а завтра-то – на кордон. С другой стороны, время работало против деревни – дед Макар не унимался, подгонял. Уже были отловлены два незадачливых гостя с того света – прямо посередине деревни, да в светлое время, слава Создателю. Плохих дел натворить не успели. А на повестке дня – ремонт крыши и в сельсовете, там не крыша даже – сплошная дыра. Со дня на день дожди ливанут, и тогда…
Умаялись, короче.
– Ну что, бойцы? – ехидно прищурился Политыч. – Всё, запал пропал?
– С непривычки-то пока тяжеловато… – ответил ему Срамнов. – Ну что, босс – завтра в дозор?
– Получается – в дозор. А могло и по-другому выйти…
– Это как так – по другому, Политыч? – привстал с табуретки Иван.
– А, так вы не в курсе! – заулыбался старик. – Алпатовцы в Тверь с поутряни собрались.
– Да ну, блин! – подскочили, как ужаленные, оба. – Рехнулись что ли?! Они хоть представляют себе, что там творится, в Твери?!
– А что делать, робяты? – развёл руками Политыч. – На Селе жрать уже нечего. Всё из магазинов-то, что было, подмели. Потом и газ уже подходит, заканчивается по домам. Транспорт нужен, топливо. Эти.. генераторы тоже. Много всего нужно… Не от хороших дел идут на такое.
Политыч сказал и в доме повисла тишина.
– А мы, значит, в дозор?! – кольнул взглядом старика Ваня.
– А мы – в дозор, так. И слава Богу, я тебе скажу. Свои дела у нас.
– Так, Политыч, я, честно говоря, Гришу перестаю понимать. – сказал Фёдор. – Мы-то с Вано – там были, и всю ерунду эту видели. Чего Гриша нас-то не берёт?
– Дак я говорил ему это. – отмахнулся Политыч. – Он принципиально против. Занимайтесь своим делом, говорит. Вот так.
– А ну и ладно, Федь. – обратился к другу Иван. -Пусть идут, а мы посмотрим. Отстоим дозор – крышу надо крыть. Дрова потом получим уже наконец, наверное – рубить надо будет. Ну и в разведку, наконец уже.
– Ты, Политыч, давай на Вельшино перебирайся. – переключился на другую тему Фёдор. – Вон, напротив дом пустой. До холодов.
– Да я-то непротив, а что ваш Колычев скажет?
– А что он скажет?! Завтра поставим вопрос перед ним…
– Про людей к нам в группу говорил с Алпатовым? – спросил Политыча Иван.
– Да говорил, конечно. – ответил ему старик. – Да всё недосуг ему, сами, говорит, пока разбирайтесь.
– Ну понятно. – протянул Иван. – Так я и думал.
– А чего тебе не так? – перебил желавшего продолжить причитать Ивана Степан Политыч. – На довольствие записали – и на продовольственное, и на дровяное. Обожди: не до нас пока. Но дела будут. Я прикидывал уже с чего начнём. А на то и народу много не нужно – и сами, втроём пока, управимся.
– Ну поделись тогда, старшой, раз прикидывал. – пододвинул свой табурет вплотную к Политычу, Фёдор. – Оно может и нам полезно будет – знать-то. А то и подскажем что путное.
– Да за окно глянь, Федя. – показал пальцем на сгущающиеся на улице сумерки Политыч. – Вон уже что на улице. Темнеет. А мне ещё в Кушалино педали крутить – по темноте не больно хочется. Да и к шести завтра опять сюды – а када спать-то? Вот, завтра, на дозоре и поговорим обо всём.
– А и правда – темнеет. – согласился, хищно улыбаясь, Иван. – Ты, Политыч, давай оставайся лучше. Смысл тебе на Село ехать – какой? А у нас, вон, банька готова. Пойдём – попаримся, а заодно расскажешь. Снотворного примем помалу – и баиньки, а уж завтра – в дозор.
– Ниии, робята, не смущайте! – поднял обе руки старик. – Надо ехать. И так я вполне бездомный. Так и тут скитаться совращаете!
– А ты это зря так говоришь нам, Степан Политыч. – покачал головой Срамнов. – Вроде как – плохое тебе что-то предлагаем. Обидно даже как-то. Я думаю, как скоро мы теперь вроде как семья боевая, таких рассуждений быть не должно. Поэтому – мой, вернее – наш – дом, это и твой дом тоже. По-хорошему если, то вообще надо мне предложить тебе сюда, к нам, перебраться. Да тесновато у нас, если честно. Маленький домушка совсем. Но это мало что меняет, отец. И Вано верно говорит – смысла тебе на Село пилить нет никакого, так что – не обижай подчинённых, старшой. Вон диван – будь как дома, Политыч.
– Ну это ты, Федь.. – зачесал голову обеими руками старик. – Я ж ведь ничего худого-то сказать не хотел. А и ты старика пойми – мыкаюсь по Селу, где примут, с Того дня. Я ж ить рассказывал… Худо оно, када свово дома-то нету.
Старик так расчувствовался, что на глазу блестнула скупая слеза. Словно злясь на себя за слабость, Политыч резко смахнул её, и молча, упёрся взглядом в пол.
– Ты не стесняйся нас с Иваном, Степан Политыч. – положил руку на плечо лесника Срамнов. – Я вон тоже, на грани живу, если честно. Мы, отец, вместе с тобой и о жене твоей скорбим, и о дочери. А сына своего, Виктора, ты подожди ещё, не хорони. Бог даст, жив он…
Политыч встал со своего кресла, и, как был, в носках, обнял Фёдора. Молча, глотая слёзы, старик всё крепче и крепче прижимал к груди молодого человека, годившегося ему в сыновья, хоть и знал его всего месяц или около того. Ваня, наблюдая эту трогательную сцену, махнул рукой, и подойдя, крепко обнял их обоих.
– Мы теперь одна семья, раз жизнь так распорядилась, мужики. – сказал он. – И ты, Степан Политыч, вроде как за отца нам теперь. Я вот отца своего и не помню – ушёл от нас с мамой он, когда я маленьким совсем был… А мамы уж восемь лет как не стало. У Федьки тоже вся семья не пойми где – дай Бог, живы и здоровы. И ты, Политыч, один теперь остался… Все мы, мужики, теперь поодиночке вроде как, а надо – чтоб вместе были, как одна семья. Так и надо – а нас трое уже. А как Христос сказал, где двое или трое собрались во имя Его, там и Он сам посреди них. Значит, с нами Бог, а с Богом ничего не страшно нам – всё переможем.
