не бушует пламя. Теперь там замёрзший лёд…
— Язвишь? — Благовещенский слегка хмурится.
— Нет, ваша светлость. Просто констатирую факт.
Он качает головой и пристально вглядывается в моё лицо. Я чувствую, как по комнате пробегают волны эфира, пронизывая всё сущее.
— Ты поднял серьёзную волну, Демид. И за неё придётся отвечать.
— Я готов, государь. И не боюсь. За мной правда.
— Рано это утверждать.
— Полагаю, вам передали все доказательства, которые мне удалось собрать? Очевидно, что такого количества совпадений, ведущих к Фёдору Радищеву, быть не может.
— И поэтому ты спрятал Аристарха Высоцкого? Единственного, кто может подтвердить твои слова? Свидетеля, которого не проверили магически и на детекторе лжи? — усмехается Абаддон.
— Я сделал это по его же просьбе. Потому, что он боится за свою жизнь. У Радищева длинные руки, государь. Он может запросто совершить покушение на целый боярский род из-за перехваченного контракта. А чтобы убрать единственного свидетеля обвинения, который владеет информацией и доказательствами его вины, пойдёт на что угодно. Даже наперекор вам, подозреваю. Поэтому до суда Аристарх попросил меня и князя Горчакова укрыть его. И кстати — самого Радищева тоже никто не проверял. В отличие от меня.
— Потому что у нас в Анклаве действует презумпция невиновности, — Благовещенский медленно постукивает пальцами по столу, — Ты ставишь меня в трудное положение, Орлов. А я не люблю, когда что-то делают за моей спиной без моего ведома. Пока не было суда, твои слова, слова Аристарха и все ваши доказательства — не более, чем слухи.
— Это так, государь, и я прошу вас простить меня за этот общественный резонанс, — для эффекта я встаю и низко кланяюсь, — Но у меня не было другого выхода. Меня пытались убить. И не обнародуй я информацию, не попытайся обезопасить себя этим инфополем— уверен, Радищев добрался бы до меня и моей сестры. А по пути зацепил бы и Горчаковых, которые нам помогли.
— Ты мог воспользоваться своей дружбой с ними, и сразу прийти ко мне. Мы бы разобрались. Тихо и без шума.
— Простите, ваша светлость, но я так не думаю. Как я уже говорил, Радищев влиятелен, а наша судебная система… Простите, государь, за то, что скажу — но она далека от совершенства. На местах процветает коррупция, и сделай я так, как вы сказали — единственный мой свидетель оказался бы под стражей. А убить человека даже в темнице… Думаю, это совсем несложно.
— Я тебя понимаю, но всё же прошу впредь не поступать так… Опрометчиво. Своими заявлениями ты настроил против боярского сословия довольно значительную часть населения Анклава.
— Только против тех, кто нарушает княжеские законы, — парирую я, и Абаддону на это нечего ответить.
— При условии, что всё подтвердится, когда Аристарха проверят на ложь, магически, и с помощью полиграфа, и он представит доказательства, о которых он говорит… Я созову княжеский суд. И Радищев понесёт наказание соответственно букве закона. Ты вызвал слишком сильную волну, чтобы её можно было игнорировать. Но если хоть что-то не сойдётся, если у Радищева получится оправдаться… Ты же понимаешь, чем это тебе грозит?
— Понимаю, государь. И снова прошу меня простить — но мне не нужно наказание по букве закона.
В кабинете повисает напряжённое молчание. Я даже без истинного умения чувствую, как от Абаддона исходит раздражение вперемешку с интересом. Дышать становится тяжело, и я понимаю — всё решится сейчас.
Пан или пропал, как тут говорили низшие…
— Вот как? Считаешь себя выше вековых устоев?
— Напротив, ваша светлость. В «Уложении о дворянстве» есть пункт, согласно которому один дворянин может вызвать другого на дуэль — в случае, если нанесено смертельное оскорбление иили имеются жертвы среди рода благодаря действиям обвиняемой стороны. В таком случае оскорблённая сторона может бросить вызов на дуэль, поражение в которой сделает проигравшего рабом победителя, а все его богатства будут переданы противоположной стороне и правителю земли, на которой произошла дуэль.
— Ты говоришь о валдикте, — протягивает Абаддон, и в его глазах мелькают искорки заинтересованности.
Есть! Я зацепил его! Знал, на что давить! Мой первый генерал, помимо всего прочего, всегда был падок на зрелища. Бои в ямах, гонки на колесницах, скоростные полёты на нетопырях и прочие развлечения будоражили его. А тут — такая возможность повеселиться.
Но было и ещё кое-что, на чём я собирался сыграть.
— Кроме того, государь, если позволите… — Я старался как можно более тщательно подбирать слова, — Как вы сами заметили, волна уже поднялась. Не думаю, что народ одобрит, если вы замнёте всю эту ситуацию. Разрешить её придётся — в пользу той или иной стороны. А тот вариант, который предлагаю я… При нём ваши руки останутся чистыми, как ни посмотри.
Тонкий намёк на то, что при любом решении обычного суда будут недовольные. И Абаддон потеряет часть тех, кто им восхищается. Или тех, кто его боится. А значит — потеряет и эфир. И чем дольше он тянет — тем сильнее разгорается информационный пожар, и тем больше истинной энергии от него уплывёт, когда всё разрешится.
Разумеется, Демид Орлов не может знать об эфире ничего, и сейчас он говорит лишь о репутации, но Благовещенский рассматривает ситуацию со своей стороны, и не может не согласиться с моими словами.
— Ну и последнее… — я слегка «смущаюсь» — Надеюсь, вы не сочтёте это грубостью с моей стороны, но… Перед тем, как встретиться с вами, я записал ещё одно видео. Рассказал в нём, что вы соизволили удовлетворить мою просьбу об аудиенции. А также уведомил жителей Анклава, что буду просить вас о валдикте. И… — я бросаю взгляд на наручные часы, взятые у Горчакова, — Две минуты назад это видео было опубликовано в соцсетях и разослано, как и прежде, в СМИ и блогерам.
Абаддон, услышав это, фыркает. Его, очевидно, веселит, как я себя веду. Великий князь, мой бывший генерал, к счастью никак не может определить, то я демон. Мог бы — уже бы убил, или хотя бы дал понять, что знает о моей сущности. Но он видит Демида Орлова просто молодым выскочкой, желающим мести. Дерзким, решительным, не слишком воспитанным и самоуверенным.
И совершенно очевидно, что Благовещенский не считает меня серьёзным соперником Радищеву.
— Что ж… Как это ни странно признавать, но ты прав, молодой Орлов. Загнал меня в положение, в котором я выставлю себя не лучшим образом, если откажу в твоей просьбе… Но вариант, который ты предлагаешь, и правда устроит всех. Тебя, меня, народ и, уверен, Радищева, — он усмехается, говоря об этом, — Ты действительно имеешь право вызвать его
