— Очень хорошо, — промурлыкала она и, отпив крохотный глоток, потянулась за очередной конфетой.
Словно бы ненароком в глубоком вырезе ее просторного халата мелькнула наливная белизна грудей, и у Кина перехватило дыхание. Он залпом осушил свой бокал, даже не почувствовав букет вина.
— Берите, они очень вкусные, — посоветовала ему Стасия, указывая оттопыренным мизинчиком на коробку с шоколадным ассорти.
— Благодарю, но к сластям я довольно равнодушен.
— А я ужасная сладкоежка, — призналась она, прожевав конфету. — Хотя случилось так, что целых три года мне пришлось обходиться без сладкого. И ни капли вина, можете себе представить?
— Кажется, я понимаю. Вы, наверно, приняли какой-то строгий обет.
— Да, вы угадали. Случилось так, что я ушла в монастырь. А Харашну запрещает стремящимся к праведности мирские наслаждения.
— Вот как, вы были монахиней? — изобразил удивление Кин.
— Меня удостоили посвящения девятой ступени. Хотите взглянуть на главу нашей церкви?
— Было бы интересно.
Стасия взяла валявшийся на покрывале пульт униплейера и переключила головизор. На месте бессмысленно и однообразно пляшущего Харашну, который успел изрядно поднадоесть Кину, в увитой цветами рамке появилось смуглое лицо пожилого мужчины с необычайно живыми и яркими карими глазами. Его гладко выбритую голову украшал тонкий золотой обруч.
— Он имеет посвящение первой ступени, то есть является глазами и устами Харашну в безотрадном бренном мире, — сказала она. — Говоря другими словами, он реальное воплощение бога. При посвящении его нарекли Джандар, а его сакрального имени не знает никто.
Про себя Кин усмехнулся. Он случайно знал отнюдь не сакральный псевдоним Джандара, в списках агентов тайной полиции наставник харашнуитов на Ирлее числился под кличкой Карий. Воплощенный бог умудрялся тянуть деньги не только из научного отдела под видом совершенствования методик манипулирования психикой, но и получал финансовую поддержку из молодежного отдела, поскольку проповедовал решительный отказ от какого бы то ни было участия в политической жизни.
— Это человек невероятной духовной мощи, — продолжала Стасия, любуясь голограммой. — Он был совершенно падшим юношей, погрязшим в мирских удовольствиях, он блудил напропалую, пил и даже пробовал наркотики. Однажды вместе с развеселой компанией друзей он отправился кататься по Шамсинте на электроллерах. Завидев храм Харашну, он оставил свой электроллер у входа и вошел внутрь просто из любопытства. Стоило ему узреть лик бога, на него снизошли дары благодати, он упал пред алтарем, покаялся в прежних грехах и вскоре принял первоначальное посвящение. Ныне он глава нашей церкви на Ирлее.
— Судьба достаточно неординарная, — признал Кин.
— Портрет несовершенен, надо видеть его воочию. Из его глаз исходит белое сияние, я никогда не видела ничего подобного.
В ее голосе сквозили необычайно трепетные нотки, и, уловив их, Кин сразу заподозрил, что тут не обошлось без романтической влюбленности.
— Мне трудно вообразить, что такая обворожительная женщина, как вы, заточила себя в монастыре, — произнес он. — Если не секрет, почему вы его покинули?
— Я оказалась недостойной, — безмятежно молвила она, крохотными глоточками смакуя вино из бокала. — Однако я благодарна судьбе за этот опыт. Значит, так решил всеведущий Харашну.
Расплывчатый ответ подразумевал, что дальнейшие расспросы окажутся бестактными. Скорее всего случай совершенно рядовой: монахиня, влюбившаяся без памяти в главу секты, подверглась изгнанию из монастыря. Все-таки надо будет на досуге заглянуть в ее досье, подумал Кин.
— Вам налить еще? — спросил он, взявшись за бутылку.
— Наливайте себе, а мне пока достаточно.
Плеснув в свой бокал вина, Кин покуда не стал к нему притрагиваться. По его мышцам уже растекся легкий звенящий хмель, и сгущать его не хотелось.
— Как продвигается ваша инспекция, надеюсь, успешно? — поинтересовалась Стасия.
— Благодарю, вполне.
Скупая фраза прозвучала довольно-таки сухо, распространяться на эту тему Кин вовсе не желал. Курительная палочка перед голографическим портретом Джандара догорела, усыпав плоскую коробочку униплейера хлопьями серого пепла. Пауза слегка затянулась, между тем серые глаза Стасии томно и выжидательно уставились на Кина. Похоже, она давала понять, что гостевой ритуал благополучно исчерпан и пора наконец приступать к любовной игре.
— У вас очень интересная татуировка, — подавшись вперед, Кин протянул руку и мягко дотронулся до запястья Стасии. — Могу ли я узнать, что она означает?
Она растянула уголки губ в многозначительной гримаске.
— Это пах непостижимого Харашну. Когда он в небесных садах предается молитвенной любви с пятью праведницами, они располагаются вокруг него в священной позе фаштий, образуя звезду. Бог берет их сразу всех и дарит им величайшее, неслыханное наслаждение всю ночь. А ночь Харашну длится сто восемь лет.
Пришедший в некоторое замешательство Кин попытался вообразить эту картину, и она представилась ему не лишенной комизма.
— Два в квадрате на три в кубе, — прозаически пробормотал он себе под нос.
— Что вы сказали? — переспросила женщина.
— Я имел в виду, что если умножить дважды два на три в третьей степени, получится именно сто восемь. Гармония магического числа, так сказать.
— Правильно, — подтвердила Стасия. — Двойка — мужское число, а тройка — женское. Число сто восемь знаменует их слияние.
— Простите мое невежество, а что такое поза фаштий? — поинтересовался Кин.
— Наиболее естественная для соития, — не моргнув глазом объяснила женщина. — Ее также называю соприродной.
С дразнящей лукавой улыбкой она повернулась на живот и уперлась грудями в ложе, приподняв зад, отчего узорчатая ткань туго натянулась на ее ягодицах. — Вот так, — пояснила она, глядя на Кина через плечо и не спеша менять позу.
Охваченный тихим ознобом вожделения, Кин чуть помедлил, потом встал с кресла и потянулся к стоящей на четвереньках женщине. Та перевернулась на спину и порывисто обняла его. Последовал головокружительно долгий поцелуй, Кин ласкал кончиками пальцев шею Стасии и самозабвенно сосал суматошный кончик ее языка. Немного погодя его ладонь скользнула в треугольный вырез просторного халата и нашарила упругую грудь с торчащим соском. Содрогнувшись и запрокинув голову, Стасия коротко, со всхлипом, вздохнула и снова подставила Кину жадный рот. Легонько покусывая ее губы, Кин гладил нагое тело под плотной, расшитой цветами тканью, добравшись до пояска, развязал его на ощупь и распахнул длинные полы халата. Стасия прервала поцелуй и, приподнявшись, выпростала руки из рукавов, потом простерлась навзничь, прикрыв глаза и закинув руки за голову. Кин поднялся с тахты, чтобы раздеться, и замер, похолодев от восторга, глядя на распростертое перед ним тело, в котором стройность высокой талии удивительно сочеталась с пышностью бедер и грудей.
