Больше всего пострадали от нежных чувств металлургические изыскания. Все прошлое лето суда, идущие из Бристоля, по моему распоряжению балластировались коксом. Дальше его везли на Олонец. Я рассчитывал с началом зимы съездить туда на пару месяцев, чтобы погонять доменную печь на смешанном топливе, как у Дарби, а затем по результатам сих испытаний принять решение о чугунолитейном заводе на юге. Только Олонец – не Ладога, обыденкой мотаться в Петербург не будешь. А уезжать надолго от этого ласкового взгляда, греющего душу, как майское солнышко… Да и служебных поводов задержаться хватало, поездка откладывалась по многоразличным и весьма уважительным резонам.
Неприметно подошло Рождество. Не имея более возможности манкировать казенным интересом для собственной надобности и заглянув к Головиным попрощаться, я с радостью заметил признаки печали на прекрасном лице.
– Не скучайте, красавицы! Впереди святочная потеха – для нового князь-папы упряжку о шести медведях уже выездили! К вам государь со всею свитой небось в числе первых заглянет…
Оленька зябко повела плечами. Наталья, самая бойкая из сестер, дерзко посмотрела в спину родителю, отвлекшемуся, чтобы дать распоряжения слугам:
– Нас ихние шутки ничуть не веселят. Они в своих забавах меры не знают.
– Ну, если мои рассказы о Париже вам больше нравятся – обещаю посетить этот гостеприимный дом сразу по возвращении из карельских лесов. Будете меня ждать?
Вроде бы вопрос абсолютно невинный, сразу ко всем, и произнесен светским тоном, с любезной, ни к чему не обязывающей улыбкой на устах, – но есть способ вложить в него дополнительный смысл. Глаза наши с Ольгой встретились на несколько долгих секунд. Девушка скромно потупилась, слегка порозовев щеками:
– Приезжайте поскорей.
С таким напутствием всю дорогу мысли мои витали вдали от чугуноплавильных проблем. По прибытии в Шуйский завод стоило большого напряжения воли сосредоточиться на опытах и прежде времени их не бросить. Я почти догнал покойного англичанина по доле кокса в топливе: вплоть до половинной пропорции особых трудностей не возникало. Так, небольшое затруднение дыхания печи. Но дальше одышка усиливалась. Не найдя выход, нечего было и мечтать о железоделательном заводе посреди безлесной степи. Неумолимая бухгалтерия гужевых перевозок сделала бы его убыточным при употреблении хотя бы пятой части древесного угля.
Новые, усиленные мехи и новый привод к ним начали делать. Закаленный воинскими треволнениями характер позволил мне смирить неуместное желание сорваться в Петербург. Любовь – род безумия. Влюбляясь, мы даем предмету нашего обожания громадную, бесконтрольную власть над собой – где гарантия, что это легкомысленное существо будет ею пользоваться не тирански, а с разумной умеренностью? В наказание самому себе за глупость приказал закладывать лошадей – и отправился в прямо противоположном направлении, к Архангельску, куда давно собирался.
Большой торговый корабль, коий выстроили для дальних плаваний в открытом море, три месяца назад ушел в Ливорно. Поставленный капитаном Лука Капрани забрал с прежнего галиота компас, команду и название. Конечно, частая перемена имен противоречит морским традициям – но почему не пойти навстречу безобидной прихоти моего лучшего моряка? Пусть будет «Святой Януарий», мне не жалко! Еще в Богородицке я заметил, что духовный смысл названий сплачивает людей, и весьма опасался, как бы царю не стукнуло в голову переименовать крепость, именуемую солдатами «градом Пресвятой Владычицы нашей», в какой-нибудь «Похернахербург».
Ныне в моем дорожном сундучке ехало в северные края письмо, писанное под итальянским небом и наполненное в равной мере восторгами и ругательствами. Первые – относительно ходовых свойств и штормовой стойкости судна, вторые – по поводу бесчисленных огрехов, допущенных при его строении. Размерения и общий план хороши, а вот аккуратность и внимание к мелочам в России редко встретишь. На основании сей бумаги мнилось возможным крепко поторговаться со стариками Бажениными: либо после первого плавания ставьте артель плотников исправлять, что капитан укажет, либо делайте уступку в цене на стоимость сих работ. Суровый разговор с партнерами был просто необходим, потому что вослед «Януарию» заложили еще два корабля и уже имена для них приготовили в память соловецких чудотворцев: «Св. Зосима» и «Св. Савватий». Чтимых на Севере святых призвали в корабельную службу ради облегчения вербовки поморов, понеже государь, хотя и обещал мне практикованных матросов, дал почти одних морских рекрут.
Успокоив губернатора Лодыженского заверениями в исключительно приватном характере визита, я пренебрег знакомством с прочими чиновниками и пошел по купцам. Осип Андреевич Баженин, угнетаемый присущими возрасту хворями, коммерческой сноровки не утратил: за «Януария» мне выторговать ничего не удалось. Все недочеты старый хитрец объяснял скороспешностью работы, а ссылки на голландцев, собирающих корпус большого флейта за пять недель, разбивались о непоколебимые аргументы относительно разницы климата и прочих не зависящих от человека условий. По новым судам он предложил:
– Пускай за работами с самого начала надзирает приказчик вашего сиятельства.
– Благодарю, уважаемый, – не надо! Если б у меня был лишний человек, владеющий нужными знаниями, ему нашлось бы более подобающее занятие, чем с вашими мастерами водку трескать. Запотчуют ведь насмерть, на дармовщину кто устоит?!
О том, как люди Апраксина инспектировали частные верфи, а равно принимали в военный флот новопостроенные суда, я уже был от моряков наслышан и вместо хмельного «надзора» настаивал на бесплатном исправлении открывшихся в первую навигацию изъянов. Однако старик не спешил подписывать дополнительное обязательство: только мои шаги к сближению со Стрежневым и Поповым – баженинскими соперниками в морской торговле и строении кораблей – склонили его к уступке.
Вроде всё шло правильно и логично, но некий миазм лицемерия и неоткровенности висел в воздухе, густотою далеко превосходя обычную меру гнилостной затхлости, коей губернский город встречает столичного генерала. Как будто в доме спрятан под половицею несвежий труп, а жильцы делают вид, что ничего не чуют. О чем молчат архангелогородцы? Осип Андреевич весьма кстати пригласил меня отужинать накануне выезда в обратный путь, а отношения после взаимной пробы сил у нас установились более доверительные, чем с другими. На мой откровенный вопрос он, помедлив, ответил:
– Ладно. Авось слуги не побегут Лодыженскому доносить. В прежние времена, бывало, государь Петр Алексеич к Архангельскому городу приезжал. Гостить изволил, беседовал – и со мною, и с Федором… Все миновалось. Скажи, коли ведомо, за что государь нас погубить хочет?
