— Не бойся, Олежек, тебе не будет больно. Мы только сфотографируем тебя, и все!.. Ты любишь фотографироваться?
Но Олежек не слушает ее.
— Мама! — с ужасом кричит он. — Где моя мама?!.
Бедняжке наверняка представляется, что его сейчас будут резать на мельчайшие кусочки.
Один из реинкарнаторов нацеливает на мальчика раструб прибора.
— Посмотри в эту трубочку, Олежек, — просит женщина. — Сейчас оттуда вылетит птичка… красивая такая птичка, ты такой никогда не видел.
Однако рев усиливается, достигая поистине ультразвукового звучания.
Слегин рядом со мной ерзает — видно, даже ему, видавшему зрелища пострашнее этого, становится не по себе.
— Ну что они тянут, живодеры? — цедит он сквозь зубы.
Словно услышав его, Астратов командует в микрофон:
— Поехали!
Вспышка и в самом деле напоминает блиц фотоаппарата, но цвет у нее — неестественно зеленый.
В камере воцаряется тишина.
Мальчик откидывает голову на высокую спинку кресла, будто его ударили по лицу, и замирает с закрытыми глазами.
Потом медленно разлепляет веки и, щурясь от яркого света, быстрым взглядом окидывает камеру — по крайней мере, ту ее часть, которая находится в поле его зрения. Его поведение разительно отличается от недавней истерики. И хотя он явно ошеломлен увиденным, но уже не плачет и не зовет маму.
— Что происходит? — спрашивает он слабым голосом. — Где я?
Женщина и реинкарнаторы отходят в сторону, а на заранее приготовленный кожаный табурет рядом с креслом садится Астратов.
— Не волнуйтесь, — говорит он, — ничего страшного с вами не случилось. Вы перенесли тяжелую травму и сейчас находитесь в больнице. К сожалению, когда вас привезли, вы были без сознания, и мы даже не знаем, кто вы и откуда. Поэтому назовите свое полное имя, год рождения и род занятий. — Спохватившись, добавляет: — Пожалуйста!..
Но «объект» не спешит выполнять просьбу Астратова. Он пытается не то поднять голову, чтобы оглядеться получше, не то сесть, но у него ничего не выходит. Фиксаторы надежно удерживают его в таком положении, чтобы он не мог увидеть свое тело.
— А почему я связан? — осведомляется он раздраженно. — Что вы вытворяете со мной? И по какому праву? Это действительно больница?
Видно, как Астратов сжимает зубы так, что на его скулах набухают желваки. Однако все тем же спокойным голосом он повторяет:
— Не волнуйтесь, речь идет о простой формальности. Итак, как вас зовут?
И тут Кузнецов почему-то прибегает к той уловке, о которой мне говорил Слегин.
— Я не помню, — говорит он, уставившись в потолок. — Ничего не помню…
— А что с вами произошло — помните? — интересуется Астратов.
— Нет. Боль. Только — боль, и ничего больше… — монотонно твердит «ребенок». — Красного — девяносто процентов, — раздается из угла, где установлен стационарный «детектор лжи», голос оператора. Значит, датчики фиксируют ложь допрашиваемого. Давным-давно прошли те времена, когда к устройствам подобного рода относились со снисходительным высокомерием, считая их показания недостоверными. Теперь же, когда замер психофизиологических реакций допрашиваемого производится больше чем по сотне параметров, в ста случаях из ста удается отделить правду от лжи, и детекторы состоят на вооружении всех спецслужб мира.
— Что ж, — с сожалением говорит Астратов, — извините, но нам придется применить некоторые процедуры, которые позволят восстановить вашу память. Попробуем для начала номер один-бэ, пять кубиков, — говорит он, обращаясь к биохимикам.
По прозрачной трубке, введенной в вену «объекта», впрыскивается под давлением желтоватая жидкость, и «мальчик» дергается.
Лицо его сводит странная гримаса. Словно его распирает изнутри давление неведомой силы, которой он из последних сил пытается сопротивляться.
Астратов смотрит на стену, где электронное табло отсчитывает секунды.
— Продолжим, — говорит он. — Как ваше имя? Лицо Кузнецова багровеет от натуги. Однако губы его с заминкой произносят:
— О… лег…
— Ну вот, видите: наше лекарство вам помогло, — невозмутимо констатирует «раскрутчик». — Надо полагать, Олег — это ваше настоящее имя?
— К-какого ч-черта? — шипит сквозь плотно сомкнутые зубы «объект».
Астратов морщится:
— Не поминайте нечистого, дружок. А то мы тут ужас какие суеверные… Это я так, к слову. Лучше назовите свою фамилию. И, для полного комплекта, — отчество… Чтобы мне не пришлось задавать лишние вопросы…
— Н-не п-помню…
— Еще десять кубиков можно? — обращается Астратов к людям в желтых комбинезонах.
— Пять, — сообщает худощавый мужчина в очках, не отрывая взгляда от монитора. — Десять — многовато будет.
— Хорошо, — соглашается Астратов. — Давайте пять…
— С-суки! — внезапно взрывается испытуемый. — Что же вы д-делаете, с-сволочи?!..
Очередная инъекция брызжет по трубке, и лицо «Олега» мгновенно размягчается в неестественном расслаблении.
— Ну? — резко спрашивает Астратов. — Фамилия?
— Мое… Н-не могу…
Глаза «ребенка» лезут из орбит, он пытается вращать головой, и зажимы врезаются в кожу так, что кажется: еще немного, и набухшие жилы на тонкой детской шейке лопнут от прилива крови.
— Крепкий орешек попался, — толкает меня в бок Слегин.
— Думаешь, Астратов его не расколет? — откликаюсь я, не поворачивая головы.
— Расколет! — уверенно предсказывает мой друг. — Должен расколоть. Юра — мужик толковый, и этот шанс он не упустит!
Недоверчиво хмыкаю, но от комментариев воздерживаюсь.
— Отвечайте! — требует за прозрачной стеной Астратов. — Быстро!.. Поверьте, нам от вас больше ничего пока не нужно!
— Мое… — начинает Олег и, словно спохватившись, умолкает.
— Мостовой? — спрашивает вкрадчиво Астратов. — Ваша фамилия — Мостовой?
Испытуемый мычит, явно силясь изобразить отрицательный ответ, и по его подбородку стекает струйка слюны. Она окрашена в ярко-розовый цвет: видимо, «объект» прокусил себе не то губу, не то язык. — Еще пять кубиков, — распоряжается Астратов. — И знаете что? Давайте теперь номер три-альфа… Среди медиков возникает замешательство. Потом кто-то говорит вполголоса:
— Не рекомендуем, Юрий Семенович… Данные телеметрии показывают, что это опасно.
— Выполняйте! — рычит Астратов, и на лбу его вспучиваются черно-синие жилы, словно это его самого душат невидимые фиксаторы.
В трубке пролетает еще одна порция жидкости, на этот раз зеленого цвета.
— Фамилия? — повторяет Астратов, наклонившись почти вплотную к детскому лицу. — Отвечайте без промедления!
Тишина.
Потом слышится тихое:
