Его предположения оправдались — первый же подвал, который он обследовал, встретил его дверью, сорванной с петель. В глубине подвала что-то хлюпало и булькало. Из темноты тянуло сыростью, гнилью и прохудившейся канализацией. Раздраженно поправив фонарик на голове, Кобылин достал дробовик и осторожно двинулся в темноту, отчаянно жалея, что не надел резиновые сапоги.
Он старался двигаться бесшумно, но под ногами предательски хлюпала мутная жижа. Охотник переваливался с ноги на ногу, спотыкаясь о мусор, раскиданный по полу и затянутый грязью. Луч фонаря метался по стенам, выхватывая огромные трубы со вспоротой обмоткой, что свешивалась клочьями, и не столько помогал смотреть, сколько мешал. Раздражение нарастало. Темнота давила на плечи, в темных углах мерещились тени, которых там не было. Все шло совсем не так, как представлялось в планах, составленных за чашкой чая. Здесь и сейчас все было по-другому, ни малейшего намека на быструю и бесшумную операцию в духе «Пришел, увидел, застрелил». Сейчас Кобылин думал только об одном — не убить бы случайно бомжа, забравшегося ночевать в подвал. Именно поэтому, когда он заметил краем глаза темный силуэт, скорчившийся за трубой, он не нажал сразу на спуск.
Человек сидел прямо на грязном полу, привалившись к огромной трубе с горячей водой. Одной рукой человек обнимал ее, словно пытаясь отобрать у трубы хоть немного тепла. Голова покоилась на обмотке, словно на грубой, разодранной подушке, глаза были закрыты. Казалось, он спал.
Луч фонаря осветил неподвижную фигуру, пригвоздил ее ярким светом к стене, и Кобылин вскинул дробовик, держа его обеими руками, прицелился прямо в закрытые глаза. Человек вздрогнул и открыл глаза. Алекс сглотнул, ожидая испуганного вопля, и даже отодвинул палец подальше от спускового крючка, чтобы случайно не нажать на него. Но человек не стал кричать. Окинув замершего охотника долгим взглядом, он начал подниматься. Медленно, неторопливо и размеренно, словно механизм, давно не бывший в работе, но все еще способный двигаться.
Человек подтянул под себя ноги и встал. Рука, обнимавшая трубу, безжизненно потянулась за телом, словно была парализована. Растопыренные пальцы царапнули обмотку, выдрали клок стекловаты и сжали его, как кусок разодранной плоти. Человек медленно разогнул спину и выпрямился, став ровно напротив охотника. Свет фонаря ударил ему в лицо. Кобылин снова сглотнул и вернул палец на спусковой крючок.
В подслеповатых глазах человека отражался свет яркого фонаря, но они не мигали. Одна щека, та, что была прислонена к трубе, свисала разодранными серыми клочьями, напоминавшими старое тряпье. Руки, безвольно свисавшие вдоль тела, казались неподвижными тряпками, но охотник знал, как обманчиво это впечатление.
— Анатолий? — тихо позвал Кобылин.
Тело человека вздрогнуло, как от удара, и безвольные руки зашевелились, цепляя полы заляпанного грязью пальто. Серое лицо исказила болезненная гримаса, клочья плоти на месте щеки затрепетали, как обрывки флага на ветру. Почерневшие губы исказились и тихо прошептали:
— Да?
Алексей облизнул пересохшие губы. Головоломка сошлась. Все так, как он предполагал. Глава семьи, пропавший первым, вовсе не жертва, он — охотник. Но что произошло тут на самом деле? Что он сотворил со своей семьей, как он обратил их? Сохранил ли он разум, как Инга, и, если сохранил, почему начал убивать? Быть может, и он в последний момент кричал «Не могу», так, словно его заставляли?
В глазах зомби заплясали огоньки. Он расправил плечи, склонил голову набок. Собственное имя словно разбудило его, заставило вернуться в тело капельку той жизни, что была отпущена этим созданиям.
— Ты пришел за мной? — прохрипел Анатолий так неразборчиво, что охотник едва смог понять его.
— Да, — твердо ответил Кобылин.
— Стреляй, — велел зомби. — Я не могу. Больше.
— Нет, — отрезал охотник. — Мне нужно знать, что тут происходит. Рассказывай.
Зомби качнулся вперед, но Кобылин тут же отступил на шаг, держа покойника на прицеле.
— Анатолий! — громко позвал Алексей, и тот снова вздрогнул.
— Моя семья, — выдохнул Анатолий. — Ты был вчера там. Ты и другой. Я видел во дворе.
— Да, — признался охотник, с содроганием понимая, что вчера за ним наблюдали эти мертвые глаза. — Мы были там.
— Что с ними?
— Они стали, как ты, — ответил охотник. — Теперь они мертвы. Совсем.
— Я… — зомби снова покачнулся. — Почувствовал. Это сделал ты?
Кобылин не ответил. Он всматривался в пустые глаза зомби, в которых отражался свет фонаря. Что для него семья? Что он сейчас чувствует, что понимает? Похоже, он действительно сохранил немного разума, совсем как Инга. Но почему?
— Нет, — решившись, ответил он. — Не я.
— Хорошо, — отозвался зомби, немного помолчав. — Нельзя, чтобы они стали совсем… как я. Им нужен покой.
— Несколько людей пропали, — медленно произнес Кобылин. — Это ты?
Зомби покачнулся, уронил голову на грудь, словно размышляя, не повалиться ли прямо в грязь. Казалось, он удерживается на ногах из последних сил, с трудом сохраняя равновесие.
— Анатолий, — мягко позвал охотник.
Зомби вздрогнул, медленно поднял голову, взглянул на охотника.
— Да, это я, — ответил он.
— Где тела?
— Тут, — мертвая рука Анатолия дернулась, пытаясь указать в темноту подвала.
— Почему? — спросил Кобылин.
— Это сильнее, — медленно выговорил покойник. — Это сильнее меня. Это сильнее всех.
— Что сильнее? — враз охрипнув, переспросил Кобылин.
— Зов, — ответил зомби. — Это сила. Помрачение. Накатывает темная волна. Тебя больше нет. Есть холодное тело. И теплая плоть. Жажда. И все.
— Так было дома? — рискнул спросить Кобылин. — Ты первый почувствовал жажду? И обернулся к семье…
— Нет! — зомби с трудом выпрямился, расправив плечи. — Не так!
— А как? — жадно спросил охотник.
— Ты знаешь, каково это — проснуться и понять, что умер? — длинная фраза далась покойнику с трудом, но он старательно выговорил каждое слово, шевеля почерневшими губами. — Открыть глаза и понять, что ты мертв? Потом обернуться и понять, что умер не только ты?
— Нет, я этого не знаю, — медленно ответил Алексей, и тут же его осенило. — Газ! Вы отравились газом!
— Да, — ответил зомби. — Газ. Мы умерли. Но не упокоились.
— Почему? Что произошло? — спросил Кобылин, подступая ближе.
— Не знаю, — просто ответил Анатолий. — Мы остались здесь. Я и Костя… Мы были почти такими же, как раньше. Марина…
— Марина?
— Моя Марина, — с отчаянной тоской прошептал покойник. — Она почти не приходила в себя. Агрессия. Не понимала, что и где. Она… она была за гранью. Но мы с сыном ухаживали за ней. Я надеялся, что однажды она очнется. Станет как мы.
