по радио раз за разом сообщение про первоочередное право пролета, но бюрократы знали, что те выдумали это на ходу. Тогда звучали угрозы расстрела, и если те не работали, то стражам приходилось выжигать себе путь плазмой. Только поэтому Балехандро, Гарри и Ларри смогли разглядеть воочию кошмар садовника. Никто, зная миролюбивый нрав цветов с планет Флор не думал, что один из них станет олицетворением апокалипсиса.
— ТЫ РАНЬШЕ НЕ МОГ ЭТОГО СДЕЛАТЬ?! — кричал куда-то Док, которому не нравилось быть марионеткой в лозе цветка, но выбирать, как и другим не приходилось. Искатели бланка болтались в воздухе, наблюдая с высоты за трагедией первого ежегодного голого марафона.
Огромный, как великан на плечах которого стоит другой великан на чьих плечах тоже стоит великан… с сотней тысяч щупалец-лоз, танцующих смертельный танец, оставляющий после себя лишь груду обломков.
— ЧТО ЭТО ЗА ХЕРНЯ!? — верещал шеф, как обычно верещит его жена, когда он приползает домой на рогах.
— flos[1], который почему-то все именуют «Флор», наверное, потому что он с планеты Флор. — беспристрастно ответил режиссер.
— Я САМ ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ЦВЕТОК С ПЛАНЕТЫ ФЛОР, НО КАКОГО ЛЯДА…
Пилотам приходилось вилять кораблями, надеясь, что их пронесет, потому что никто до конца не знал какого размера лозы? И когда серия маневров удавалась, те кто не пролетали к эпицентру – получали заряд земельной дроби от Матушки-Бюрократии, которая прошибала игрушечные кораблики насквозь. Каждый бюрократ, стоявший всю свою вшивую жизнь в очередях, не мог понять: почему до сих пор нет военных? Почему стражи порядка не стреляют в обезумивший цветок? Где тот знаменитый орбитальный удар, который принес бюрократический мир несколько веков назад?
— ЛАРРИ, ТЫ МОЖЕШЬ ДОСТАВИТЬ НАС К АНИГИЛЯШЕ?!
Ларри на мгновение повернул голову через плечо, чтобы заглянуть в глаза Балехандро, который до жути боялся смерти, хоть и маскировал это за суровым видом. В глазах Ларри он увидел лишь желание отпустить штурвал и сказать: «Если ты, сама Мать-Бюрократия, Коллекционер, Создатель, да кто угодно будет мешать мне пилотировать сраный корабль, я просто подставлюсь под лозу», — но не произнес и звука, а лишь молча повернул голову и тут же заложил корабль влево, слушая, как Гарри визжит, как свинья на бюрократических горках в воскресенье.
По мнению искателей бланка, самое страшное не стоны ужаса, доносящиеся со всех сторон; не скрежет металла и даже не шелест древнего зла, пробудившегося спустя пять лет заточения. Их страшил звонкий смех Дока, который олицетворял собой всю ненависть какую только можно испытывать к бюрократам.
— ФЛОР, ОПУСТИ НАС К ДЖОННИ! — верещал Н. Хьюго, но его крик утонул втуне.
— ЦВЕТУЛЕК! — выкрикнул КК, но увидев сколько лоз поднято в небо побоялся обрушится с ними, а потому прикусил язык.
— Пожалуйста, — со всей нежностью на какую способна обладательница чуткой женской натуры пролепетала Джалинда.
Флор прошелестел что-то неразборчивое, а после поднятые в небо лозы сплелись в венок, который он плел слой за слоем, пока не укрыл от взоров бюрократов, не успевших проскочить, то, к чему они стремились. И чтобы любопытные глаза остались в неведении Флор сплел крышу, спрятавшую заунывные бланки и те редкие, проклевывающиеся через них звёзды. После пережитого искатели бланка и остальные не боялись кромешной тьмы, сколько тишины. И то, и то просуществовало недостаточно, чтобы соскучиться, однако, Н. Хьюго успел полюбить темноту, а потому громко спросил:
— Может Tenebrae?
— Нет, Хьюго, тебе следует выбрать что-то более светлое, — ласково произнесла Джалинда.
«Если вернусь в свою вселенную, то обязательно внесу запись в энциклопедию о том, что цветы с планеты Флор очень любят нежный тон», — размышлял Док, смотря, как распускаются тысячи цветков похожих на вечерние анемоны. На импровизированной крыше зацвели тысячи фиолетовых и синих цветков, средь которых загорались, как подружки звезды нежно-былые цветы, чаруя каждого, кто оказался по эту сторону живой изгороди. По всей длине стебля распустились маленькие тускло-желтенькие лампочки, а сама изгородь с одной стороны тускнела бордовым, а с другой фиолетово-розовым. Никто не мог остаться равнодушным, но лучше всех выразила изумление Джалинда, произнеся: «Это просто волшебно!», — от которого Флор довольно зашелестел. Запахло последними днями мая, когда впереди целое лето, и кажется, что только-только по-настоящему можно будет зажить, но жить всегда лучше настоящим, а в настоящем Флор медленно опускал искателей бланков, марафонцев и игрушечные кораблики во тьму, которую по мере спуска выжигал свет цветочных лампочек.
[1] Цветок (латынь)
Если в старой вселенной Уолли пират-капиталист с прозвищем «Лихой», то здесь вне всякого сомнения он талантливый светооператор и постановщик, хотевший показать спектакль своей мечты. Иначе невозможно объяснить почему в последний момент, когда до клубка силуэтов оставалось несколько сот метров он фанатично обнял лозами корабли и пришельцев, чтобы те не шевелились, а молча терялись в догадках, что же светит там на дне, если не цветы? И когда подобный вопрос слишком громко прозвучал в чьей-то голове – пространство наполнилось металлическим скрежетом, свидетельствующим о том, что под цветочным куполом всё будет по правилам Флора.
Кромешную тьму разрезали тусклые лучи цветов-прожекторов, демонстрируя убранство сцены: посреди лежал бездыханный зверь с броней из тысячи зубов по правую руку от которого стоял забавный кораблик, на котором учатся летать девчушки; по левую - смятая лозами танковая дивизия меж, которой разбросаны трупики трутней-дронов так и не дождавшихся команды «уничтожить». Между этих декораций расставлены актеры-марионетки, неспособные шевельнуться без дозволения Уолли, однако, имелось три исключения: Серебряный, Анигиляша и то ли какой-то святой, то ли диктатор, то ли святой диктатор. Троица безучастно смотрела вверх, но не на снизошедших полюбоваться пришельцев, а на звездочки под куполом, казавшиеся также далеко, как дом. Также безучастно они смотрели, когда отдавший себя полностью процессу Флор, сплел небольшую трибуну куда усадил марионеток. Цветочная хватка нервировала всех, ведь неизвестно чего ожидать от цветка, которого допек Саймон Кубовски.
— Продолжай репортаж, с момента выстрела, — прозвучал любовный шелест.
Анигиляша захлопала глазками, переглянулась с Серебряным, потом с человеком, о котором многие слышали, но никто никогда не видел его за стенами собственного города. Она несколько секунд вкрадчиво смотрела на трибуну, выискивая очертание головы Балехандро, которую она никогда не спутает
