Ганс кивнул. В это мгновение прогремел взрыв, и одну из вражеских машин подбросило в воздух. Через долю секунды объятый пламенем броневик грудой бесполезного металла обрушился на землю.
— Ты не в курсе, сколько наших машин уцелело? — спросил Ганс у Кетсваны.
— Кажется, четыре, считая тебя и Тимокина, — отозвался тот.
— Вчера утром у нас было двадцать два броневика, — вздохнул Ганс. — Мы заплатили высокую цену. Будем надеяться, что дело того стоило.
Его глаза не отрывались от дирижабля Петраччи, который кружил высоко над полем боя. Словно прочитав мысли Ганса, Джек опустился ниже и пронесся на бреющем полете над броневиком Шудера, сбросив очередной вымпел. Кетсвана принес Гансу футляр, и старый сержант вслух прочитал донесение Петраччи:
«Отходите к перевалу. Со стороны железной дороги приближаются новые силы бантагов, их по меньшей мере пол-умена. Должен ли я вернуться в Суздаль и сообщить обо всем президенту?»
Джек развернул «Орла» и полетел обратно, к Гансу. Шудер помахал своим знаменем и указал им на запад. Петраччи покачал крыльями, задрал нос дирижабля вверх и скрылся в облаках.
— Странная это война, Кетсвана. Не думал, что доживу до такого.
— Ганс, ты ранен.
Старый сержант только сейчас заметил кровь, проступившую на рукаве его мундира. Горячка боя прошла, и теперь боль нахлынула с новой силой. Паршивое ранение, но могло быть и хуже.
— Пора выступать в поход, — произнес Ганс. — Нам еще целый день идти до перевала. Собери выживших членов экипажей наших броневиков и скажи им, чтобы они заняли бантагские машины. Здесь еще есть несколько мортир, мы тоже возьмем их с собой. Надо пошевеливаться, солдаты орды быстро придут в себя и организуют погоню.
— Я горжусь тем, что был рядом с тобой сегодня, Ганс, — промолвил зулус. — Во имя этого мы и сражаемся. — Кетсвана кивнул в сторону чинов. — Не для того, чтобы защитить себя, а ради освобождения всех тех, кто достоин быть свободным.
— Объясни это Сенату, — вздохнул Ганс. — Ладно, давай двигаться.
Шудер начал было опять забираться на свой броневик, но вдруг в кабине машины раздалась брань, и из разрушенной орудийной башни вырвалась струя пара. Задыхаясь и кашляя, солдаты выбрались наружу через боковой люк. Механик спорил о чем-то с водителем, и Ганс подошел к ним.
— Этот олух слишком резко потянул за рычаг! — воскликнул механик, обвиняюще тыча пальцем в артиллериста. — Сколько вам, дуракам, повторять, что трогаться с места нужно плавно? Все, теперь треснула поршневая головка.
Ганс вздохнул и с грустью окинул взглядом верную машину, на которой он перевалил через горы, вступил в бой и благополучно вышел из него живым. Старому боевому коню пришел конец. От белой краски не осталось и следа. Опаленные борта были покрыты сотнями вмятин, оставленных пулями, снарядами и осколками боеприпасов, взорвавшихся в обозе.
— Если получится, проберитесь в кабину, повредите топливопровод и подожгите машину, — устало произнес Ганс.
Члены экипажа потрясенно уставились на своего командира, как будто тот приказал им избавиться от любимого питомца.
— Сэр, дайте мне два часа! — взмолился механик. — Я сниму поршень с одной из наших подбитых машин и поставлю его сюда.
Ганс покачал головой, показывая на северо-запад:
— Враги будут здесь раньше, сынок. Подожги броневик.
Не дожидаясь ответа, Ганс медленно побрел вниз по склону холма в направлении машины Тимокина. Под его ногами хлюпала снежная кашица. Люди Тимокина уже вылезли наружу и теперь осматривали свой броневик, оценивая причиненный ему в бою ущерб. Завидев приближающегося Шудера, молодой командир улыбнулся:
— Ну, вот теперь знаете, как это бывает, сэр. Может, составите нам компанию во время очередной операции?
Ганс мотнул головой.
— Помоги мне залезть в машину и разбуди, когда мы доберемся до базы.
Протиснувшись в отверстие бокового люка, старый сержант свернулся в клубок рядом с паровым котлом. Там было тепло и уютно, и несколько секунд спустя Ганс Шудер уже спал.
Он вновь был на берегу озера. Первые лучи восходящего солнца, туман над водой — самое подходящее время для того, чтобы проснуться, сварить себе ароматного кофе и поджарить яичницу с беконом. Затем сесть в лодку и поплыть по неподвижной озерной глади, в которой как в зеркале отражаются гаснущие звезды. Такое чувство, что стоит нырнуть, и ты моментально вознесешься на небо.
Время от времени раздается всплеск, и по воде расходятся круги — это резвится форель, охотясь за мальками. Насади на крючок муху, закинь удочку и можешь не сомневаться: богатый улов тебе обеспечен.
Он смотрел на озеро, зная, что стоящие у него за спиной наблюдают и ждут. Он боялся встречи с ними, но какая-то необоримая сила вынудила его оглянуться. Это были они, темные и безмолвные, его воспоминания и сны, оборванные в середине и застывшие навсегда. Батальоны призраков, они замерли в шеренгах перед своим командиром. Как просто было теперь окунуться в прошлое, присоединиться к Джонни и всем прочим, остаться с ними навсегда.
— Джонни?
Джонни улыбнулся. Он снова был мальчиком, гордым из-за того, что на него обратил внимание старший брат. Смущенно улыбаясь, Джонни вышел из строя.
— Эндрю, что ты здесь делаешь?
— Я не знаю, Джонни.
— А мне кажется, что знаешь.
Эндрю опустился на мягкую траву, и студеная роса похолодила ему ладони. Обе. Он недоуменно посмотрел на свои руки. Странно, словно он никогда и не лишался одной из них.
Джонни сел рядом с ним, сорвал травинку и стал ее жевать.
— Ты всегда любил это место, помнишь?
Эндрю кивнул, не сводя глаз с озера. Детство, летний дом, старик, живший неподалеку, и соседские мальчишки, которые приходили сюда удить рыбу. Чудное лето, когда он жил здесь один, готовясь к экзаменам. Последнее прибежище, где он спрятался от всех в ту весну, приняв решение записаться в добровольцы. «Я всегда хотел вернуться сюда… Но я же здесь».
— Как ты попал сюда, Джонни?
Его брат улыбнулся:
— Далековато от тебя, правда? Да, я теперь здесь, мы можем возвращаться туда, где нам было хорошо.
Он хихикнул и мотнул головой в сторону луга позади хижины.
— Смотри, там я поцеловался в первый и последний раз. Это было прекрасно. В ночь перед тем, как отправиться к тебе в полк, я пришел сюда проститься с ней, и она обещала ждать.
— И что, ждала?
Джонни вздохнул:
— Нет, но ведь она жива, а я нет.
Эндрю снова взглянул на своего брата. Он был мертв — он мертв.
— Прости меня, Джон. Я не должен был разрешать тебе идти в армию.
