— Кажется, я немного отключился?
— Можно конечно и так сказать.
— Я не вполне уверен, но ты вроде бы обращался со мной как с мешком картошки? Во всяком случае, я, похоже, пришёл в сознание от того, что меня швырнули на бетон.
— Родной, уж прости, но ты за живого не канал ни разу, а вдобавок — ты сколько весишь?
— Сто десять, может сто пятнадцать.
— Вот-вот, а в броне, разгрузке и прочем — под полтора центнера набегает. А я как тяжелоатлет не очень.
— Не обижайся, это я стебусь, чтобы не так тошно было.
— Ладно, дай-ка я проясню всё до конца.
Сказав это, Меченый насколько возможно аккуратно снял шлем с товарища, по-прежнему остававшегося немногим лучше мёртвого. Он хоть и не стонал, но каждое движение заставляло его сильно морщиться. Осмотрев шлем и голову раненого, оставалось только признать, что чудеса случаются. Пуля, войдя под острым углом, видимо не только утратила большую часть своей силы, но и изменила направление, пройдя вдоль стенки шлема от затылка к виску, увязнув в результате в подкладке. Беспомощное состояние Николая объяснялось тем, что при этом она его вскользь задела и он, получив сильный удар, просто отправился в глубокий нокаут. Кровавая борозда на боковой поверхности черепа, со срезанной начисто кожей и отсутствующей третью уха в середине этой траектории, красноречиво свидетельствовали об этом. Везение впечатляло. Пройди пуля на несколько миллиметров ближе к центру — и даже потеряв изрядную часть энергии, она могла бы снести часть черепной коробки. Второе рождение Николая товарищи решили обсудить и обмыть позже, если они, конечно, вообще выберутся из этой передряги. Достав шприц-тюбик промедола, Меченый вколол напарнику обезболивающее, обработал рану и обкорнанное ухо, после чего перевязал многострадальную голову. Тем не менее, это всё первая помощь, а требовалось нечто большее: как ни крути, а капитан смог встать на ноги и сделать несколько шагов только при поддержке сталкера, что однозначно говорило об основательном сотрясении мозга.
— Коль, ты прям намагниченный! Все пули и осколки за двоих притягиваешь!
— Я просто крупный, в меня попасть легче.
— Ну, ничего, прорвёмся! Всё будет хорошо! Ты держи автомат, а я пойду осмотреться. Если монолитовцы зашебуршились, уведу их в сторону. Когда вернусь — цокну языком. Ты главное не отключайся до моего возвращения, мало ли кто ещё заявится.
— Да какой тут сон, когда блевать хочется.
Убедившись первым делом, что к магазину пока никто не спешит, Меченый добежал до девятиэтажки и поднялся на третий этаж, чтобы перемещаясь между квартирами, получить круговой обзор и в тоже время иметь возможность для быстрого отступления. Неожиданно ожила стоявшая на вибрации рация — по закодированному каналу вызывал Иванцов:
— Беркут, я кукушка. Как слышишь? Приём.
— Я беркут, слышу тебя хорошо.
— Как вы там? Слышали стрельбу, а потом один из вас перестал двигаться.
— Я в книжном магазине рядом с КПП Припять, знаешь такой?
— Да, место известное.
— У меня трёхсотый, ему нужна эвакуация. Через сколько сможешь прибыть?
— Если без форс-мажора, то ориентировочное время в пути десять минут. Потерпи, Беркут.
Меченый ничему не удивлялся, а детали и потом можно выяснить, если они будут ещё иметь хоть какое-то значение. Дождавшись, когда покажется группа Иванцова, продвигавшаяся в боевом порядке вдоль стен зданий, и убедившись, что противодействия им нет, он отправился вниз к Жердеву. Капитан выглядел по-прежнему хреновато.
— Как голова?
— Гудит зараза, как колокол. И общее состояние — ни о чём.
— Не раскисай. Сейчас я тебе лекарство вколю, и мигом полегчает… вот так.
— Сергеич, мне чутка отлежаться, и буду как огурчик, к вечеру выдвинемся.
— Нет, Коля, дальше я один. Не боец ты сейчас, а обуза. Уж извини за прямоту, но с твоим нынешним видом, монолитовцев разве что на жалость разводить.
— Да иди ты в п****!
— Хоть обпосылайся, всё равно ведь знаешь, что я прав. И вообще, даже если встанешь на ноги — нечего тебе на ЧАЭС делать. Побываешь там и про семейное счастье можешь забыть: детей после этого лучше не заводить, да и сам вряд ли долго проживёшь — лучевая болезнь или рак достанет, как говорится, чума не лучше холеры.
— Сергеич, я с тобой пойду!
— Ещё чего. Сегодня в бой идут одни старики.
— Ты чего удумал? В камикадзе себя записал?
— Нет. Просто у тебя есть шанс на другую жизнь, а вот за меня переживать бессмысленно. Не забывай, что я уже всё равно по Саркофагу нагулялся больше всяких лимитов.
— Чёрт! Что ты мне ввёл? У меня веки закрываются… и язык… еле… вороча… ется.
— Это я, чтобы ты сдуру не дёргался и не ерепенился, тебе сильное снотворное вколол. Тебя с минуты на минуту долговцы подберут. Опять же, если тебя не стреножить, то ты при первом шухере от них улизнёшь, да за мной попрёшься. Знаю я вас спецназовцев, сам такой.
Ответить у капитана уже не хватило сил, его голова тяжело и безвольно упала, уперевшись подбородком в грудь.
— Спи, Коля, тебе сейчас самое лучшее лекарство — на массу давить[12].
Вскоре появился Иванцов с четырьмя бойцами (троих он оставил дозорными). Бросив взгляд на Жердева, он приказал подчинённым найти пару металлических шестов или нечто подобное, чтобы вкупе с плащ-палаткой соорудить удобные носилки.
— Извини, Меченый. Мы когда вас снабжали своими костюмами перед походом в Тёмную долину, то во время примерки на ваши шмотки передатчики поставили. Хотели втихаря подстраховать, но в районе площади потеряли сигнал, а когда он снова появился — не успели вовремя нагнать.
— Мы под землю уходили, поэтому и пропали у вас с экрана. Но даже если бы вы всё время за нами шли, от этого снайпера нас не избавили бы. По крайней мере, до его выстрела. На Выжигателе не вы нам облегчили отход?
— Да, монолитовцы так вами увлеклись, что по сторонам забыли смотреть. Мы там многих, как последних лохов, в ножи взяли, прежде чем нас обнаружили.
— Гости со стороны Авангарда, — доложил один из часовых.
— Что-то долго они тревожную группу собирали, — пожурил врагов Иванцов.
— Давай я их отвлеку, пока вы Николая унесёте, — предложил сталкер.
