Перехватив тяжелый «Кончар», потрусил догонять.
Прощай, Луганск. Как я тебя, блядь, ненавижу…
— Подписывай, Деркулов. Ты же столько этого добивался… — Павел Андреевич расслабленно следил за вычитывающим официальный бланк Деркуловым. Разжогин примерным школяром, сложив перед собой руки, терпеливо ждал результата.
Задержанный, внимательно прочтя бумагу, взял со стола шариковую ручку и поставил в нижнем левом углу размашистую подпись.
— В течение трех суток вы будете переданы официальным представителям Международного уголовного трибунала по военным преступлениям, геноциду и преступлениям против человечности для последующего этапирования в город Нюрнберг, Германия… — Полковник встал, вложил бланк в файл и вопросительно посмотрел на Нагубнова.
— Спасибо, Анатолий Сергеевич.
Разжогин сухо кивнул шефу и, защелкнув запоры металлической папки, направился к двери.
— А поцеловать?
Полковник вкопанно остановился и неторопливо развернул темные стволы на подследственного:
— Кирилл Аркадьевич, мое отношение к вам и к вашим похождениям вам известно. Прощайте… — Полковник сухо кивнул и вышел на улицу.
— Вам не кажется, что я за время следствия весьма положительно повлиял на нашу Мисс Безупречность? В первые дни знакомства он бы желваками, как июньская черешня, покрылся до самой задницы.
Нагубнов только криво ухмыльнулся в ответ:
— Вот ты умеешь, Деркулов, вцепиться. Ну дался тебе наш Толя! Делает человек свою работу — пусть делает. Да, зануда и педант, что с того? И потом, тебе какой интерес с него? Все, дорогой, — отпрыгался на батуте! Может, ты еще с благодарностью его вспомнишь после знакомства с трибунальскими мордохватами…
— Понятно… Вы обратили внимание на то, что вчера он передал мне пакет документов для ознакомления?
— Да… — Полковника явно не порадовал вопрос собеседника.
— Там был такой беленький конвертик… Знаете, что в нем было?
— ?.. — Глаза полковника потяжелели еще больше.
— Лезвие.
— М-м-м… Где оно?
— Да так… Потерялось в палатке… Где-то.
— Скажу тебе прямо, Деркулов. Есть у нас — как без этого! — люди, которые всерьез считают, что тебе лучше не ехать судиться. Я… — он указал на свою широченную грудь толстым узловатым пальцем, — их мнений не разделяю. Тем более, кто поверит, что такая оторва, как ты, — вскрылся добровольно?! Вот и все, что я могу тебе сказать по этому поводу. Еще вопросы будут?
— Хорошо. Закрыли тему…
— Чай?
— Лучше коньяк, Павел Андреевич.
— Не боишься спиться? — вставая со своего прокурорского места, зарокотал он потеплевшим баском.
— Нет! — рассмеялся подследственный… — Наоборот! Вы знаете, почему мы, русские, такие умные?
— А, ну?
— Да потому что — бухаем! Мы — алхимики. Всем народом! Мы научились превращать водяру — в идеи, образы и мысли! Там, где любой оскотинивается, мы — просветляемся!
— Неслабый спич… — Нагубнов плеснул по полстакана «Кизляра». — Как тут у вас говорят: «Будьмо»!
— Пусть окры будьмуют… Ваше здоровье!!!
— И твое!
Оценивая вкус, помолчали. Закурили…
— Павел Андреевич, можно вопрос напрямую. Только если отвечать не захотите, голову морочить не надо. Я — пойму…
— После такого вступления хочется вызвать охрану…
— Да ладно. По вам видно: на двоих таких, как я, здоровья хватит.
— Не обделен, твоя правда. Крепкие были родители.
— Угу! Из вас такой же работник прокуратуры, как из меня — балерина. Кто вы на самом деле, Павел Андреевич?
— У-у-у… куда тебя понесло…
— Ответите или нет?
— Как бы тебе сказать… глазастый ты наш. Ну… — Нагубнов, с нескрываемым интересом разглядывая арестанта, выдержал длинную паузу… — Скажем так — угадал…
— Штанишки, по жизни, не иначе с лампасиками. Как у друзей, помните?
— Есть и такое галифе в шкафчике, что уж тут увиливать. Государству — оно виднее! У него, поди, вон голов сколько. Ценит…
— Так все же… Зачем спектакль?
— Какие ты вопросы неудобные задаешь, Деркулов. Не знаю, как тебе отвечать… Ты ведь педагогический заканчивал, так?
— Да…
— Ну, дык! Отлично! Считай, мы с тобой — коллеги. И давай — сменим тему.
— Ага… Щаз! Самое интересное только начинается… Можно с «коллеги» — поподробнее?
— Ды ты просто оракул, Деркулов. Конечно же нельзя!
— А все-таки?
— Любопытство — порок, дорогой. Иногда летальный.
— Да мне уже как-то…
— Ладно. Последняя попытка… Скажем, так. Возможно, что твое понимание психологии полевого командира совсем скоро поможет твоим же соратникам и всем остальным… м-м-м… — полковник пожевал губами… — заинтересованным сторонам.
— Да-да, я слышал… — задержанный скроил насмешливое выражение лица… — Поход на Варшаву и «наши танки дойдут до Брюсселя».
— Ничего смешного. Партизанская война, как показывают последние десятилетия, очень мощное средство борьбы. Надо лишь знать азы и нюансы современности… — Нагубнов наклонился над столом… — Понимаешь?
— В общем — да.
— Прекрасно. Ты сам-то как думаешь — не наступите на свои же грабли? У украинцев неплохие партизанские традиции.
— Если срастется и Кравец двинет войска, то он пойдет не народ покорять и не страну объединять. Он пойдет получить по векселю… И окры — заплатят. За все!
* * *
У палатки раскинутого меж поселком Великий Лог и мостом через Медвежью лагеря стоит Дёмин джип. Чуть дальше, на дороге, две БМП Стасовой охраны. Сам он, встряхивая мокрыми волосами, увлеченно обсасывает перья вяленой красноперки. Разговариваем не первый час, наливая под «Марусин поясок», добиваем третью двухлитровку светлого, но друг — упорно не сдается…
— Вот ты, Кирьян, умеешь мозги полоскать. Дался тебе этот ублюдок?!
— Кто кому и куда давал, вопрос несущественный. Ты же, брат, дипломат у нас, политик, ётать… Твоя профессия — договариваться. Вот и договорись со мной. Нормальная сделка: ты мне — Адамчика, я тебе — «знамя».
— Да, конечно… Нормальная! Одни разговоры… Ты даже не намекнул, что у тебя за проект.
— Не доверяешь профессионализму старого приятеля?
— При чем тут — доверяешь? Все поменялось за год. Кроме того, это вовсе не просто — достать Пшевлоцького. Он, судя по всему, живет на два дома — курсирует меж Львовом и Краковом. И потом, представь, какой крик поднимется, если ты его грохнешь!
— Ты заплачь еще…
— Иди в жопу! Рано или поздно я тебе подарю эту суку — в ошейнике и на строгом поводке, только сейчас не доёбуйся!
